иные разрушения заставили его поежиться. Не подлежало сомнению, что планета переживала очередной катаклизм. Сбывались прогнозы вечно недовольных экологов, а беснующиеся пессимисты вновь потрясали кулаками, хором обещая гораздо худшие времена. Странное дело, но даже отражение в зеркале пыталось показать Матвею кулак. Свои собственные руки он волевым усилием спрятал в карманы. Отражение подчинилось, но как ему показалось, с очень большой неохотой.
Как бы то ни было, но спал Матвей на этот раз беспокойно — часто вздрагивал во сне, то и дело поднимал голову, застывшим взором вглядываясь в близкую стену. От непривычных мыслей его бросало то в жар, то в холод. Хотелось на воздух — под открытое небо, но об этом приходилось только мечтать. Уже под утро Матвею приснился короткий и чрезвычайно неприятный сон. Черный огромный шар крутился в полумгле перед глазами Кожанкина, а бывший председатель силился его остановить. Шар был жутко тяжелым и никак не желал подчиняться. Это выводило Матвея из себя, и он бил по упрямому шару кулаками и ногами, бодал его головой. Уже в момент пробуждения, обессилев от бесплодных попыток, экс-председатель набрал полную грудь воздуха и что есть сил дунул на шар. Черная поверхность пошла рябью, что-то в ее многочисленных складках радужно заискрило. А в следующий миг Матвей с ужасом осознал: причина многочисленных жертв, наводнений и землетрясений крылась отнюдь не в природных катаклизмах. Причиной всех бед был он — Матвей Кожанкин, волею судьбы заброшенный в этот чудовищный подвал…
К серии экспериментов он подошел по-возможности осторожно. Для начала следовало выдумать что-нибудь простенькое, не влияющее прямым образом на черную махину шара. Основательно поломав голову, Матвей в конце концов ограничился тем, что как следует протер висящий в углу запыленный прожектор. В самом деле, свет — это только свет, и Матвей надеялся, что последствий не будет вовсе. Увы, он ошибся. Результат не заставил себя ждать, и об усилившейся активности солнца разом заговорили все каналы телевидения. На какую бы точку глобуса ни указывал палец Матвея, всюду наблюдалось одно и то же. По словам взволнованных дикторов, практически во всех регионах планеты температура воздуха успела превысить рекордные отметки. Люди получали солнечные ожоги, от жары теряли сознание, падали прямо на улицах. В Египте, Иране, Турции и Испании правители даже вынуждены были ввести чрезвычайное положение, отменив все работы под открытом небом. Таким образом они старались хоть как-то приуменьшить вред, наносимый лучами обезумевшего светила.
Так и не досмотрев цикл вечерних новостей, Матвей в панике метнулся к регулятору температуры и разом перевел его на несколько делений. Результат не замедлил сказаться, и уже на следующий день ученые экологи дружно заговорили о близости очередного ледникового периода. Матвей поднял рычаг чуть выше, и положение стабилизировалось.
На какое-то время он успокоился и перестал экспериментировать. Зеркало также перестало гримасничать, впервые показав Кожанкина улыбчивым и умиротворенным. Все это отдавало явной чертовщиной, и от непривычных мыслей голова Матвея продолжала кружиться. От частых переживаний стало покалывать в левом боку — то ли сердце, то ли какой иной совестливый орган.
Самое обидное, что никаких рациональных выводов он сделать так и не сумел. По всему выходило, что либо над ним откровенно насмехались, либо, рассказывая о должности смотрителя, Бенедикт Валентинович действительно не лгал. Хотя понять — что же именно он имел в виду, говоря о «действующей модели», было довольно сложно. В самом деле, если есть живая планета, при чем тут какая-то модель? И если даже кому-то взбрело в голову изготовить подобие Земли в миниатюре, то каким образом это сказывается на реальном положении вещей — на погоде, на состоянии здоровья людей, на солнечной активности?.. Проще было предположить, что в бункер заманивали простаков вроде него, а после, имитируя телепередачи, потешались над реакцией очередной жертвы. Подобный вариант Кожанкина совершенно не устраивал, и в роли жертвы он оказываться не желал.
Несколько дней Матвей только и думал об этом, и черные мысли дали свои ростки. Следующий эксперимент он проделал скорее со зла, стремясь насолить своим виртуальным тюремщикам.
Верхнюю часть шара, где, по идее, должна была располагаться Арктика, он окропил горячим чаем, а страны, где, согласно рекламе, текли вдоль кисельных берегов молочные реки, щедро припорошил солью.
Вечерний цикл теленовостей он снова не сумел досмотреть до конца. Америка с Европой задыхались от соляных бурь, в Арктике началось таяние льдов, дамбы Нидерландов прорывало одну за другой. При этом журналисты не скупились на эмоции, а всевидящие камеры услужливо показывали разрушенные дома, утонувших животных и покалеченных людей. Это было уже слишком, и, не выдержав, Матвей выскочил из комнаты.
Голова его плавилась от мыслей, руки ходили ходуном.
ОНИ действительно могли засадить его сюда — не столь уж сложно это было сделать! Они могли намудрить с зеркалом и барьером, могли подвесить к потолку черную вращающуюся махину. Но ОНИ не ограничились этим! Они показывали ему картинки! А на картинках люди рыдали и жаловались на невзгоды, ругали бушующую стихию и умирали. По мнению Матвея, ЭТО невозможно было сыграть. Благо и времени на фиктивные съемки отводилось совсем немного. Из всего этого следовала одна простая вещь. Все, что ему показывали, было правдой. Необъяснимой, грандиозной и жестокой.
В состоянии шока он несколько раз ударил кулаком по оскаленному зеркалу. Его отражение глумливо кривилось и показывало язык. Более Матвей находиться здесь не мог. С утробным рыком он ринулся к выходу. С разбегу попытался одолеть силовой барьер, но у него снова ничего не получилось. Все та же незримая сила остановила его, безжалостно отшвырнув назад. На четвереньках бывший председатель сельсовета вернулся к порогу и в голос зарыдал. Вволю наплакавшись, он попробовал звать на помощь. Сами собой на глазах вновь выступили слезы. Наверное, никогда в жизни он не кричал так тонко и жалобно. Очень скоро голос его сел, и крик перешел в сиплый кашель.
Тем не менее Матвея услышали. Знакомый голос откликнулся издалека. Это был Санька Губошлеп.
Санек ввалился в пещеру веселый и пьяный. Как и уверял Бенедикт Валентинович, барьер на второго гостя не подействовал, и уже через мгновение бывший напарник стоял рядом с Кожанкиным. Никогда прежде Матвей не испытывал столь сильных чувств. Он даже не мог предположить, что появление известного на всю округу пьяницы вызовет у него такую бурю восторга. Кожанкин стиснул Губошлепа в объятиях, лицом вжался в тощенькую грудь.
— Санька! Милый! Наконец-то!..
Губошлеп, не ожидавший такого проявления чувств, был явно смущен.
— Ладно, чего там… Мы своих нипочем не бросим.
— Сколько же я тебя ждал! Думал, уже свихнусь.
— Так это… — Санька виновато заморгал. — Я же за веревкой бегал. Потом узлы вязал. Без нее как бы я к тебе спустился? А потом ведь и товар надо было пристроить. Ну, и это… Немножко, конечно, отметили…
Если верить календарю, губошлеповское «немножко» растянулось на две с половиной недели, однако Матвей не стал упрекать приятеля. Куда важнее было то, что напарник в конце концов появился. А потому он продолжал тискать Саню в объятиях, дружески хлопал его по спине.
— А ты, я вижу, тут тоже неплохо обжился. — Вихрастая голова Сани Губошлепа оживленно вертелась. — Даже не знал, что тут могут быть такие хоромы.
— Это еще что! Я тебе такое покажу — ахнешь! — ухватив Саню за руку, Кожанкин потянул его в глубь бункера. — Здесь, брат, и холодильник волшебный имеется, и самое настоящее телевидение. Я так полагаю, осталось после наших военных. Техника такая, что нам и не снилась.
— Сила! — Губошлеп зачарованным взором уставился на забитые продуктами полки холодильника.
— Холодильник — ерунда! — Матвей захлопнул дверцу рефрижератора и повел Саню в зал с шаром. — Главная сила здесь! Это Земля, понимаешь? Действующая модель.
— Вот это да! — Саня покачал головой, обозревая махину черного шара. — А зачем она нужна — эта твоя модель?
