убежищу. — Они уже не понадобятся.
Отключив нагреватели, Маргарет перенесла одно из мертвых существ на транспортную платформу. Потом взлетела и вскоре поднялась настолько, что попала в рабочую зону релейных передатчиков. Сразу ожило радио, замигали индикаторы десятка каналов, привлекая к себе внимание. По одному из них ее вызывал Арн, ему она и рассказала о случившемся.
— Шо хотел все бросить и смыться отсюда, — сообщил Арн, — но победили те, кто сохранил здравомыслие. Возвращайся домой, Маргарет.
— Ты видел их? Видел, Арн?
— Некоторые угодили в «Ганапати». — Он рассмеялся. — Теперь даже Звездная Палата не сможет отрицать того, что уже произошло.
Она поднялась над ледовыми полями и продолжала подниматься, пока не стала заметна сперва кривизна горизонта крошечной планет-ки, а затем и стены рифта Тигрис. Между ними, словно заключенная в скобки, блестела звездочка «Ганапати». Маргарет включила дальний радар и увидела на экране, кроме яркой отметки «Ганапати», тысячи слабых отметок, уплывающих в космическую даль.
Бессистемное рассеивание генетических посылок. Сколько из них выживет, упадет на другие планетоиды и даст начало новым рифам?
Вполне достаточно, решила она. Ведь эволюция рифа проходит решительными рывками. А она только что стала свидетелем очередной революции.
Дайте ему время, и он заполнит весь Пояс Куйпера.
Перевел с английского Андрей НОВИКОВ
Дмитрий Янковский
Парадокс Филимонова
На Грозовой я опозорился по полной программе — так, что и вспоминать не хотелось. Утром тошно было просыпаться. Бриться — сплошная мука, не дай Бог в глаза себе посмотреть. Из-за этого провала меня оштрафовали и выпроводили в отпуск с недвусмысленным напутствием. И то повезло — могли бы и вовсе пинком под зад из Конторы…
Я побрил одну щеку и принялся за вторую. Для поднятия духа попытался промычать бодрый мотивчик. Получилось уныло. И бритва, как назло, отказала на последнем сантиметре под подбородком. Батарейка села. Я безуспешно порылся по ящикам и решил, что не миновать мне сегодня похода в бар «Три парсека».
Но не идти же туда одному! Засекут стукачи из СВБ, вообще отправят в санаторий на грязи, а там девочки в салатовых комбезах будут сочувствовать и ласково измерять температуру. Я привычно надиктовал номер Вадика. Однако вифон выдал сообщение о перегрузке каналов. Я выругался и откопал из-под бумаг телефон, но и там аккумуляторы были на нуле. Зато включился компьютер и любезно выдал мне ворох коммунальных задолженностей, а также полугодовой давности счет за вечеринку в «Дюнах», воспоминание о которой до сих пор отдавалось спазмом в висках. Далее следовал длинный перечень долгов за кредитные ночные программы и сетевые музыкальные каналы. Я разозлился и хотел закрыть настырную программу, но ошибся кнопкой и попал на сводку утренних новостей.
Сообщение передавал живой диктор, а не привычная виртуальная девушка, из чего следовало, что важность новости соответствует оранжевому уровню. Я прислушался.
— Ну, это, допустим, вранье, — почесал я макушку. — Ни в какой готовности я себя не ощущаю.
Дурное расположение духа моментально сменилось на отвратительное — я понял, что меня списали. Если бы позор на Грозовой посчитали оплошностью или ошибкой, мой компьютер вместо унылого изображения диктора уже надрывался бы оранжевыми молниями и выл, как раненый. Однако новости кончились, и никакой сирены я не услышал. Так и бывает: сначала отпуск, потом шеф отправит меня куда- нибудь в тихую дыру, а потом придет известие о том, что на мое имя открыт такой-то пенсионный счет, и как бывший сотрудник СС я имею право на два бесплатных проезда в год до места лечения. Тридцать пять лет для спасателя — вполне пенсионный возраст.
— Отлетался! — я долбанул кулаком по столу.
Объемный экран компьютера пошел рябью и умер. Дрянь эта новая техника! То ли дело старые мониторы — хоть кувалдой по ним колоти. Ну что ж! Дальше Спасательная Служба обойдется без меня! И я тоже. Собрав оставшуюся наличность, я натянул служебный комбез и покинул жилой отсек. Ткань робы еще хранила запах позора на Грозовой, я даже требуху из карманов не удосужился выудить. Ну и черт с ней. Мой путь лежал в «Три парсека».
«Напьюсь, — думал я, подходя к станции монорельса. — До зеленых чертей назюзюкаюсь».
Народу на перроне почти не было, видимо, спецы прели на боевых постах, а гражданские не могли оторваться от новостных лент в Сети. Безлюдье. Уныние. Я прождал поезда почти семь минут, но он так и не подошел. Только на верхних уровнях время от времени мелькали VIP-капсулы. В принципе, я мог воспользоваться одной из них, но не хотел встретить кого-нибудь из знакомых.
«Они решили, что у них ЧП на Репейнике, — думал я, отыскивая альтернативный путь в «Три парсека». — А у них здесь ЧП, прямо на Базе. Народ заперся по блокам, монорельсы не ходят, связь не работает».
Межуровневые эскалаторы тоже были отключены — экономия энергии для системы нуль-связи. Я обошел почти все шахты. Я запыхался, я взмок, я был зол. И уже хотел отказаться от своего намерения, но вспомнил о служебном лифте в конце платформы. Не факт, что моя старая карточка сгодится — пока я куролесил на Грозовой, могли поменять коды. Но выбора не было. Я прошел по пустому туннелю и, вывернув из-за опоры платформы, увидел силуэт человека, исчезающий в кабине.
— Подождите меня! — закричал я и рванулся к лифту гигантскими шагами.
Меня услышали.
— Ох… Спасибо! — выдохнул я, заскакивая в кабину, и сразу повернулся лицом к панели. — Вам на какой уровень? Я в «Три парсека».
— «Три парсека» отменяются, боец Филимонов! — прогрохотал волевой голос за спиной.
Я оглянулся и узнал командира нашего отряда Спасательной Службы.
— Петр Ефимыч! Вы… вы, видимо, на Совет?
Я сказал это бодро, но про себя подумал, что лучше пойти в «Три парсека» пешком, чем изображать стойкого оловянного солдатика.
— С Совета, — уточнил Ефимыч. — Хорошо, что наши траектории наконец-то пересеклись.
— Это единственный работающий лифт, — пожал я плечами. — Ничего удивительного нет в том, что мы встретились.
— На Репейнике серьезная проблема, — сообщил шеф. — Совет принял решение экономить энергию
