зарождении социумов нового типа, основанных не на национальной, а на корпоративной общности.
Эволюция компьютерных игр (примитивных виртуальных миров), которые усложняются ныне с необыкновенной скоростью, предвещает появление в скором будущем «мира высокой виртуальности», психологически столь же реального, как и «объективный» физический мир, в котором человечество существует с момента своего появления на Земле.
Подчеркнем еще раз: все перечисленные локусы будущего, впрочем, как и некоторые другие, которые мы пока оставляем за скобками, ныне уже действительно существуют и одним фактом своего бытия воздействуют на реальность.
Правда, воздействие это весьма специфическое. Локусы вовсе не связывают собой будущее с настоящим, прокладывая мостики перехода «отсюда — туда»; они уже сами являются будущим, и существующая реальность для них — только гумус, питательная среда, способствующая развитию.
Их воздействие на настоящее всегда деструктивно.
В свою очередь, локусы или группы локусов, выросшие до статуса атрибутивных признаков и тем самым приобретшие потенциал самодвижения, порождают цивилизационные тренды — генеральные (историообразующие) тенденции данной структурной фазы. Тренды обозначают лидирующий в данный момент цивилизационный процесс и обобщают развитие. Причем, являясь, подобно локусам, будущим-в- настоящем, тренды принципиально несовместимы с базисными основами старой цивилизации. Именно наличие мощных трендов, «ортогональных» к архитектонике современности, свидетельствует о завершении определенной исторической фазы, и именно тренды, разламывая собой всю прежнюю социально- экономическую арматуру, порождают цивилизационные катастрофы.
Нынешний фазовый переход от индустриальной эпохи к эпохе когнитивной, или гуманитарной, обеспечивается сразу двумя мегатрендами, каждый из которых представляет собой настоящую структурную революцию.
Во-первых, это революция в биологии, порождающая методами клонирования, культивирования организмов и генной инженерии пластичность самого «человека разумного» — отрыв современного человека от некоторых присущих ему изначально биологических свойств и приобретение им ряда качеств «нечеловеческого» характера. Понятно, из каких локусов данный тренд вырастает, и понятна принципиальная несовместимость его с индустриальной эпохой. Вся современная цивилизация в этом случае утрачивает антропоморфность. Она теряет ориентированность на вид homo sapiens, которой придерживалась несколько тысячелетий, и становится цивилизацией иного разумного существа.
А во-вторых, это революция в информатике, позволяющая уже сейчас оперировать громадными массивами знаний и выдвигающая на первое место не товарное (индустриальное), а интеллектуальное (гуманитарное) производство. Виртуализация мира, сопровождающая этот процесс, создает предпосылки для конструирования всеобщей «иллюзорной реальности». Это, в свою очередь, приводит к почти «непрерывным» технологическим преобразованиям многих цивилизационных структур и принципиально несовместимо с обликом прежней «статичной» цивилизации.
Оба тренда дополняют друг друга и фактически представляют собой единое сюжетное направление. Это и есть тот самый «дракон», который готов пожрать настоящее. Все наше дальнейшее существование определяется теперь лишь одним: сумеем ли мы обуздать его стихийную силу.
Пожалуй, самым распространенным методом управления будущим является ныне метод нормативного прогнозирования. Суть его, если свести воедино различные вариации, заключается в следующем. Выявляются кризисные проблемы, существующие в текущей реальности, далее эти проблемы экстраполируются на несколько лет вперед — как правило, с увеличением масштаба каждой проблемы, затем они анализируются, вместе или раздельно, и в результате предлагаются способы оптимального их решения.
Легко заметить, что данный метод практически совпадает с «технологическими предсказаниями» будущего, которые уже давно делаются научной фантастикой. Только в одном случае включается парадигма математико-логического анализа (настолько, насколько она вообще применима к «нечеткой логике» экономических и социальных процессов), а в другом — парадигма «художественного прозрения», в известном смысле, наверное, даже более эффективная.
Элементарный пример подобного прогнозирования выглядит так: продовольствия на Земле сейчас катастрофически не хватает, численность же населения, особенно в восточных и южных регионах планеты, быстро растет, — значит, в будущем нас ожидает всемирный голод, поэтому следует резко интенсифицировать сельскохозяйственное производство.
Именно таким образом осуществляется государственное планирование в большинстве современных стран, и, несмотря на некоторую карикатурность примера, который мы привели, на этом пути уже были достигнуты весьма впечатляющие результаты. В частности, можно догадаться, что именно засекреченные аналитические разработки «Мир в 2000-м году» фирмы «РЭНД-корпорейшн» (интеллектуальный центр, образованный еще во вторую мировую войну и предназначенный, в первую очередь, для стратегического планирования) позволили Соединенным Штатам достичь практически всех целей, которые к этому рубежу были намечены, включая и мировое лидерство, и распад СССР.
Более известны работы Римского клуба, созданного в конце 1960-х годов итальянским промышленником Аурелио Печчеи, сумевшим объединить западный интеллектуализм с финансовыми потоками политики и экономики. Теория «пределов роста», выдвинутая аналитиками этой организации, в частности — Дж. Форрестером и супругами Медоузами, оказала колоссальное влияние на развитие индустриальных западных стран, особенно европейских, и расширила либеральный рынок за счет экологических и ресурсосберегающих технологий.
Успех этих аналитических разработок повлек за собой образование аналогичных центров по всему миру. Метод нормативного прогнозирования был дополнен и углублен современными техниками исследований: проблемно-целевым поиском (техникой целеполагания), «дельфийской техникой» (многоуровневым опросом экспертов), техниками «стратегирования», «сценирования», «логирования». Ни одна страна мира не обходится ныне без обращения к материалам такого рода.
Однако нормативное прогнозирование при всех своих явных достоинствах, которые и выдвинули его в лидеры аналитики, имеет один существенный недостаток. Оно не принимает в расчет фундаментальное свойство будущего — его принципиальную новизну. Будущее — это не то, что имеется, а то, чего нет, и глобальные проблемы, действительно время от времени возникающие перед человечеством, решаются, как правило, не за счет уже существующих технологий, а путем перехода цивилизации на новый системный уровень, где такие проблемы либо оказываются второстепенными, либо снимаются вообще.
Собственно, все провалы государственного планирования, все его ошибки и следующие из них социально-экономические тупики (а таких провалов и тупиков за последние десятилетия накопилось великое множество) свидетельствуют о недостаточности данного метода. Нормативное прогнозирование имеет дело не с будущим в истинном его воплощении, а опять-таки с «продолженным настоящим» и фактически бессильно перед теми вопросами, в большинстве своем «перпендикулярными», которые подлинное будущее задает текущей реальности.
Более перспективен поэтому метод, идущий не столько «от материала», то есть от потенцирования реальности, сколько «от результата», который задается «поверх» материального мира — метод конструирования утопий, основанный на парадоксальной формуле: «Чтобы получить икс, надо иметь немного этого икс». Данный метод предполагает сначала создание определенного «образа будущего» и лишь затем — инсталляцию этого образа в конкретную историческую действительность.
Конструирование утопий возникло вместе с осознанием истории как процесса. Одним из первых образов будущего было уже идеализированное государство Платона, управляемое, по мысли автора, не политиками, почти всегда стремящимися к достижению сиюминутных целей, а философами, понимающими онтологическую ценность «высоких смыслов». Громадный христианский проект, начавший возникать на рубеже нашей эры, предложил свой образ будущего в виде Царства Божьего, основанного на справедливости и любви — разумеется, в том виде, как их представляла себе европейская теософия. А последующие проекты, как правило, генетически связанные с христианским («Утопия» Томаса Мора, «Город солнца» Томмазо Кампанеллы, «Христианополис» Иоахима Флорского и более поздние), детализировали этот на первых порах достаточно схоластический образ и породили многочисленные попытки инсталлирования
