что сегодня наконец-то появились необходимые технологии, устоялись форматы «Долби-сюрраунд» и «Долби-диджитал», DVD-аудио. Для адекватного восприятия, например, «Литургии оглашенных» формат «Стерео» уже недостаточен. Мистерия базируется на серьезной работе с перемещением звука в пространстве.
— Вы постоянно экспериментируете с различными жанрами. Например, «Юнона и Авось» — синтез английского арт-рока и духовной музыки, «Литургия оглашенных» — духовная музыка, «Маэстро Массимо» (она же «Оперный дом») — сплав классической оперы образца XVIII века, исторической драмы и фантастического сюжета. А не возникает ли у вас желания на волне повального увлечения мюзиклами попробовать себя в более коммерческом направлении?
— Да при чем тут желания? Традиционный мюзикл сегодня — продукт исключительно коммерческий, а потому заказывается конкретной продюсерской группой. Это целая индустрия, но если возникнет подобное предложение, то, возможно, я соглашусь. Если мне будет интересен сюжет.
— Кстати, мы слышали, что вы пишете музыку к мультфильму «Щелкунчик и мышиный король» по сценарию фантастов Леонида Каганова и Александра Бачило. Говорят, это будет анимационный мюзикл…
— Ну, если под мюзиклом подразумевать любую картину, где много музыки… В «Щелкунчике» все-таки иная структура драматургии: это просто музыкальный фильм, совсем иной жанр. Мюзиклом в чистом виде должен был стать зрелищный проект «Красная шапочка», который мы планировали поставить в театре Терезы Дуровой. Пока это очень серьезная заявка, Но о ее реализации говорить рано, зато в нашем театре мы подготовили другой музыкальный спектакль — «Приключения Буратино», который, формально, тоже является мюзиклом.
— Это театральный римейк нечаевского фильма?
— Нет, сюжет мюзикла гораздо ближе к литературному оригиналу. Хотя наряду с новыми песнями в него войдут и композиции, известные по фильму. Но самое главное, это будет спектакль, полностью выстроенный по законам музыкальной формы.
Беседовали Дмитрий БАЙКАЛОВ и Евгений ХАРИТОНОВ
ДАЛИЯ ТРУСКИНОВСКАЯ
ПЕРЕШЕЙЦЫ
Когда на первом курсе у нас было творческое задание — моделирование пословиц, поговорок и всяческих идиом, исходя из довольно странных вводных, — общий восторг вызвал такой перл: «Хвастается, как родитель».
По крайней мере, мои охватили своим хвастовством весь город. Не осталось грудного младенца, который бы не знал, что их сын, Сашка Зенин, принят в Академию астронавтики на факультет паралингвистики. Особенно деды с бабками старались, загибая пальцы: во-первых, стипендия огромная, а в дальнейшем — оклад и премиальные просто астрономические; во-вторых, рабочий стаж короткий (это они особенно подчеркивали, пара-лингвист в тех редких случаях, когда работает, пашет с такой нагрузкой, что год за десять); в-третьих, его берегут, все переходы он проводит в анабиозе (слово «перелет» я истребил из семейного обихода раз и навсегда, это воробей летает, а суда ходят, в особых случаях бегут); были еще в-четвертых, в-пятых и в-тыщу-двести-сорок-пятых.
А я, честно говоря, сунулся на паралингвистику с горя, потому что не прошел на факультет полевой разведки по физическим данным. Но я знал, главное — зацепиться. Когда окажусь в экипаже, тогда и разберемся, кто тут больше подходит для полевой разведки!
Нельзя сказать, что из меня получился блистательный паралингвист. Я попал на факультет по результатам тестирования — то есть у меня изначально была способность к считыванию, а также сидящая в какой-то очень глубокой щели промеж извилин способность к системному анализу. Вот ее-то из меня выманивали довольно долго! Даже чуть не отчислили. Но я удержался и стал специалистом не хуже прочих. На последней практике, а выкинули нас на восточном побережье Африки, я заговорил на местном языке после двадцатиминутного прослушивания. Это хороший результат, и хотя у нас были ребята, кому хватало десяти минут, но ведь все зависит от текстов, которые слышишь, от обстановки, от инфонасыщенности, а некоторые дикари умеют ставить блоки, что кажется нереальным, однако встречается чаще, чем хотелось бы. Потом выяснилось, что прокрутка в голове белого шума для охотника — тоже оружие, потому что иная дичь имеет не меньше способностей к паралингвистике, чем наш первокурсник.
После Академии я был направлен в транспортный флот в должности лейтенанта и прикомандирован к Главной инспекции. Была у них там неизвестно зачем штатная единица «паралингвист-психолог». Наверное, на случай аварии инспекционного лайнера с начальством где-нибудь совсем на периферии. Я там взвыл от скуки, а потом ребята перетащили меня на экспедиционный борт, и все решилось буквально в двадцать четыре часа. Я даже не понял, куда и за каким чертом меня несет, как шлепнулся в анабиозный саркофаг. А потом я проснулся.
Собственно говоря, именно к этому меня и готовили. Лечь в ванну на борту, а открыть глаза где- нибудь за Альфой Центавра. Но и в кошмарном сне мне бы не привиделась такая картина: я лежу по уши в грязюке, а надо мной — чумазая рожа Люськи фон Эрдвица, рот в крови (губа прокушена), а дрожащий голосишко причитает:
— Ну, Сашка, ну, Сашенька, миленький, давай, просыпайся!..
— Какой я тебе миленький?! — еле произнес я.
Нас испытывали на переносимость анабиоза, но тогда с каждым нянчилась бригада медиков. Стоило открыть глаза — вот тебе таблеточка, вот тебе кислородный коктейль, вот тебе ароматерапия!
Тут была такая ароматерапия, что меня чуть не вывернуло.
— Люська, кто из нас обделался?…
— Чтоб ты сдох! — ответил Люська. — Это же болото! Откуда я знаю, кто здесь нагадил?
— А мы, значит, прямо в кучу приземлились?
Я сел. Голова плыла сквозь радужные облака. Люська поддержал меня.
Его дражайшие предки с трудом нашли бы на глобусе свой ненаглядный фатерлянд, но вот назвать сына Люсьен-Мария — на это их хватило, это они проделали без посторонней помощи. Люсьен-Мария фон Эрдвиц! Убиться веником! Особенно если представить себе этого фона на его доподлинной, а не исторической родине — в Челябинске.
Его в экипаже пробовали звать Машкой, дело кончилось мордобоем в спортзале, плохо замаскированным под спарринг. На Люську он волей-неволей соглашался, но без особого энтузиазма. Борька Нестеров стал врагом номер раз только за то, что однажды позвал через весь холл: «Лю-у- сик!».
— Мы приземлились на Эф-сто-семнадцать, если это тебе что-либо говорит, — сообщил Люська. — Еле успели вскрыть капсулы с анабиозниками.
— Так это что — аварийная посадка?
— Вот-вот.
— А?… Крейсер где?…
— Спроси чего полегче.
Я был так ошарашен новостью, что даже про тошнотворный запах забыл.
Люська сам плохо понял, что произошло. То ли антиметеоритная защита отказала, то ли вообще нас какой-то неведомый враг подшиб. Дальше события развивались по принципу: спасайся, кто может.
Нет, конечно же, экипаж активизировал космоботы, но куда они все рухнули — этого понять мы с Люськой не могли. Наш двухместный, скажем, на болото — и тут же ушел, пуская пузыри, на глубину. Вытащить его вдвоем из трясины мы не могли, а там было всё: и навигационное оборудование, и НЗ, и
