были запасы овса, сена и чего-то там еще. Почему же болотные жители не держат настоящего перевалочного пункта?
— А кто тебе сказал, что это будет вьючная скотина? — осведомился Люська. — По-моему, караван сам — большая скотина! Башка есть, хвост есть, а насчет зубов ты сам слышал…
После Люськиных дурацких расспросов я уже боялся чем-то интересоваться, но несколько дней спустя информация явилась сама. Подрались Тулзна и Чуска. Оказалось, из-за дочерей. Дочку Тулзны племя выбрало в жены каравану, а дочку Чуски — нет.
— Караван делает самых лучших детей, — объяснили нам. — Только очень редко.
— А нельзя ли посмотреть на такого ребеночка? — самым невинным голосом спросил я.
Оказалось, нельзя.
Но вскоре мы услышали, как один абориген в злобе обозвал другого караванным ублюдком.
Вся эта лабуда с караванами нравилась нам все меньше и меньше… И если нас выкупят и куда-то там увезут с болота — то ведь неизвестно, на что караван нас употребит! На болоте мы, по крайней мере, были в безопасности. А на материках еще неизвестно, что творится.
— Если здешний технический прогресс еще не додумался до колеса, а грузы возят исключительно на скотине, то как бы и нас не определили в разряд вьючного скота! — сказал я Люське.
— В разряд корма для вьючного скота, — поправил он. — Если этот караван — что-то вроде крокодила стометровой длины, то не корешками же он питается!
— Караван, кем бы он ни был, разумное существо, — тут же возразил я. — С ним можно договориться.
— Сидя у него в желудке, паралингвист хренов!
Теперь каждый наш с Люськой разговор завершался ссорой. Казалось бы, не все ли равно, съедобны треклятые болотные сороконожки или пока нет? А мы из-за них день не разговаривали.
Меж тем погода менялась прямо на глазах. Я бы назвал то, что творилось вокруг, осенью, постепенно перерастающей в гнилую зиму. Похолодало так, что мы с Люськой влезли в скафандры и по ночам включали обогрев, стараясь не думать, что топлива хватает всего на полторы сотни часов.
Как-то вечером нас поймали, связали и опять установили на кострище.
— Это становится однообразным, — буркнул Люська. — Что по такому поводу говорит конфликтология? Или на сей раз важнее, что говорит кулинарная книга?
Племя окружило нас, сильно взбудораженное.
— Караван не идет к нам, мы разгневали великий караван! — заговорил страшным голосом старший. — Нужно просить караван, чтобы он сменил гнев на милость и направился к нам! Просите! Умоляйте! Приносите дары!
Возле наших ног вспыхнул огонь, и женщины стали бросать в него съедобные корешки и украшения из раскрашенной коры.
— Приди! Приди, караван! Мы все тебе отдадим — только приди и наполни наши руки теплыми вещами! Наполни наши животы едой! — голосило племя. — Прими нас в объятия и забудь наши прегрешения! За что ты наказываешь нас, о великий караван?
— Нет, таких паралингвистов вешать надо! — заорал Люська. — Караван — это не караван, они так божество какое-то называют! Здоровое такое божество! В космобот толщиной! А ему навстречу другой по болоту ползет — тот уже толщиной с турбину!
Я понял: если караван еще две недели не появится, нас просто зарежут над костром и сообщат каравану, что ему принесена жертва. И не все ли равно, что они называют этим словом?
Когда нас развязали, мы еще немного поспорили, потому что иначе просто разучились общаться, но в конце концов Люська убедил меня, мы запаслись продовольствием и сбежали.
Дорога была там, где ее вычислил Люська. Правда, ей бы не помешал ремонт. Мы шли, и шли, и шли, и кто-то фырчал в кустах, и кого-то мы отгоняли камнями, и Люська, сожрав по ошибке не те ягоды, два дня маялся животом, а дни и ночи тут вдвое длиннее земных, так что ему досталось.
Наконец мы вышли к морю.
Очевидно, самое узкое место перешейка мы одолели ночью, потому что сейчас, днем, взобравшись на скалу, мы обнаружили с одной стороны воду до самого горизонта, с другой же — бескрайнюю равнину. Она была совершенно пуста.
А главное — мы наконец увидели небо!
О том, как появился в море корабль, как мы стали подавать ему знаки, как он проскочил мимо, как, завидев следующий корабль, мы умудрились разжечь костер, много рассказывать незачем — главное, что нас в конце концов подобрали.
Те, кто нас подобрал, на людей похожи не были, а скорее, на муравьедов. Но их судно делало не меньше тридцати узлов, потому что имело двигатель! Муравьеды приняли нас, как родных. Выслали катер, взяли нас на борт и, к величайшему нашему изумлению, тут же сервировали нам совершенно земной обед — щи из свежей капусты, бифштекс с картошкой и апельсиновый сок. Пока мы питались, раздался уже знакомый гул. Мы выскочили на палубу и увидели зависший над судном штатный вертолет нашего крейсера!
И что же оказалось?
Крейсер попал под сезонный метеоритный «ливень». Местное население, немало от этой дряни претерпев, научилось расстреливать крупные метеориты, и эта прицельная стрельба сбила нашу службу безопасности с толку. Тем более, что они повредили наши наружные локационные экраны.
Все боты удачно совершили аварийную посадку, хотя их сильно разнесло — кого к северу, кого к югу. А наше с Люськой «везение» состояло в том, что мы Грохнулись в самое неподходящее место — аккурат на перешеек.
Надо отдать должное аборигенам — они живо сообразили, что это за техника сыплется с неба. И они спасли практически всех, хотя два бота так и пришлось навеки оставить в узкой расщелине, на глубине чуть ли не в километр.
Нас с Люськой искали наперекор всему: когда уже стало ясно, что мы погибли навеки, патрульные корабли шарили по акватории справа и слева от перешейка. Дело в том, что прочие земли были хоть как-то населены, а район к северу от перешейка — совершенно безлюден. Если мы уцелели, значит, могли быть только там или на болотах.
— Но как же! — возмутился я. — На болотах живет огромное племя! Оно нас приютило, кормило- поило, продать собиралось! Вы что, о нем не знаете?
— Знаем, — сказал Алекс Лоуренс, помощник нашего шефа службы безопасности. — Нам о них рассказали. Только с ними пойди договорись… Они ведь караванов ждут, подлецы!
— Ну да, ждут! — согласился Люська. — Ну и пусть себе ждут. Послали бы к ним парламентеров…
— Они с парламентерами разговаривать не хотят. Говорят: приходите с караваном, тогда будем рассуждать. А где Арцваншир им караван возьмет? И главное — на кой?…
Арцваншир был тут же — если привыкнуть, не так уж похож на муравьеда, как нам сперва показалось, просто нос и рот сильно вперед вытянуты, прямо соединяются вместе такой интересной трубочкой.
Он был чиновником по особым поручениям, и его к нам приставили, чтобы с нами уже ничего плохого больше не случилось. Услышав про болотных жителей, он пошевелил ноздрями. Если паралингвистика не врет, это здесь обозначало ехидную улыбку.
Я обратился к нему с вопросом — не имеет ли слово, которое я понял как «караван», каких-то еще неожиданных значений?
— Имеет, — сразу подтвердил Арцваншир. — Так могут называть то, чего нет и не должно быть.
— Еще того не легче… — пробормотал я. — Но чего же тогда ждали эти бедолаги?
— О-о-о… — прокряхтел Арцваншир. — Это — позор Большого содружества государств, но благодаря караванам мы стали тем, кем стали.
Оказывается, еще двести здешних лет назад местные жители не знали ни кораблей, делающих тридцать узлов, ни орудий, чтобы расстреливать метеориты. Все жили одинаково бедно и без лишних удобств. Раз в год, когда по случаю холодов болота на перешейке подмерзали, собиралось по несколько караванов с севера и юга, чтобы обменять, скажем, шерстяные одеяла на орехи и роговые гребни.
Но выдалось подряд несколько удачных годов. И урожаи были завидные, и разбойников удалось
