— Ты давно работаешь журналистом?
Калеб посмотрел на Викторию.
— Да, давно. А почему ты спрашиваешь?
— Я прочла практически все статьи, которые ты написал за последние годы. Но мне бы хотелось почитать, что ты писал в молодости.
Калеб улыбнулся.
— Ага, моя жена заинтересовалась седой историей.
— Не представляю, что ты мог писать неинтересно или сухо.
— Может, и не сухо. Сухо — неточное слово. Думаю, утомительная околесица будет точнее.
Виктория хитро улыбнулась.
— Ты боишься показать мне эти работы?
Калеб провел пальцем по носу Виктории. Потом поднялся и поцеловал ее в губы.
— Просто не советую, — сказал он. — Тебе не понравится.
Виктория удивилась.
— Но я обожаю умных женщин, — продолжил он. — Если ты заглянешь в сундук, который стоит в подвале, то найдешь там мою писанину. Я писал, начиная со школьной скамьи. Тогда я работал на «Дэлловейскую прессу». Извини, но я читать это вместе с тобой не буду. Есть вещи, которые лучше запрятать в сундук и забыть.
— Неужели так плохо?
Он посмотрел на нее с удивлением.
— Виктория, почему тебе вдруг захотелось читать эту чепуху?
Виктория уставилась на чашку кофе.
— Я сегодня подумала, что мы совсем не знаем друг друга.
— Это беспокоит тебя?
Виктория посмотрела ему в глаза.
— Вообще-то я редко думаю об этом, — призналась она.
Но он понял, что иногда эти мысли приходят ей в голову. А почему бы и нет? Он тоже думал об этом. Они делят постель и страсть, и оба хотят, чтобы она забеременела, а затем — на развод. Калебу стало грустно. Она не считала его мужем.
— Если ты не хочешь, чтобы я читала твои ранние работы — не буду, — сказала Виктория.
Он встал, подошел к ней сзади и обнял ее за плечи. Потом нагнулся и поцеловал ее в шею.
— Читай, что хочешь, делай, что хочешь. Только сейчас пойдем со мной, — прошептал он.
И она пошла. Все было так же чудесно, как было всегда между ними. Была страсть и огонь.
Она скоро забеременеет. И ему придется оставить ее.
— Не уходи, — сказал он, когда она встала и посмотрела на него.
— Не уйду, — пообещала Виктория улыбнувшись. — Уверена, что женщины сходят с ума, когда ты их касаешься. Дотронься до меня, — сказала она.
Калеб улыбнулся.
— Я люблю женщин...
— Я знаю. Умных, — прошептала она.
— Нет, я люблю женщин, таких как ты, — сказал он. — Сейчас я как раз плохо соображаю. Думаю, ты тоже.
— Я совершенно не соображаю. — Виктория поцеловала его грудь. — Я думаю только о том, что прикасаюсь к тебе.
Но она думала о ребенке, он знал это.
У них была эта цель — сделать ребенка.
И они сделают его.
Калеб был готов выполнить все, что она пожелает.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Калеб встретил на улице Джину Грегори и заметил, что она выглядит гораздо спокойнее. Она шла и разговаривала со своей матерью. Виктория явно изменила отношение родителей к беременности дочери.
Придя домой после работы, он спросил Викторию про Джину.
— Как все прошло?
— Неплохо. Ларри после разговора с адвокатом согласился выплачивать определенную сумму на содержание ребенка. Я рассказала родителям Джины, как она прекрасно работает и что помогу ей купить необходимые вещи для ребенка. Они сначала хотели уехать из города, но Джине нравится здесь жить и работать у меня. Я знаю, что люди поддержат ее. Она такая милая. И родители согласились остаться. Думаю, они будут хорошими бабушкой и дедушкой.
Калеб недоверчиво посмотрел на Викторию.
— Похоже, ты практически ничего не сделала?
— Не очень много.
— Милая женушка, я знаю Рэя Грегори, он тяжелый человек.
— Но, в конце концов, он согласился со мной. И это самое важное.
— Что ты обещала ему?
— Что Джина будет больше работать в моем магазине. Если ей понадобится сидеть с ребенком, я буду отпускать ее. Не разрешу покупателям сплетничать о ней. Куплю ей детскую коляску, высокий стульчик, детскую кроватку и стол для пеленания.
Калеб засмеялся и поднял ее со стула.
— Я уверен, что все это ты выложила ему своим спокойным, деловым тоном, я прав? И он не мог ничего тебе возразить.
— Я не сделала ничего особенного.
Это было не так. Виктория переживала за людей, а многие просто показывали пальцами и сплетничали. И если Калеб присмотрится повнимательнее, ему предстоит узнать еще много о своей женушке.
Но стоит ли это делать? К этой леди опасно привыкнуть, опасно полюбить ее — ведь она скоро уйдет от него.
— Почему ты так критиковал свои ранние статьи? Они чудесны, написаны с большим энтузиазмом, — вдруг спросила она.
Калеб нахмурился.
— В них слишком много идеализма.
— Ты был молод, а все молодые идеалисты.
— Но я не хотел им быть.
Виктория перестала листать газету и посмотрела на него.
— Почему?
Калеб молчал.
— Калеб? Я задаю лишние вопросы?
Он вспомнил о том, как она заботится о людях. Он не хотел, чтобы она беспокоилась о нем.
— Это старо как мир, Виктория. Моя мать боготворила отца, а он... Скажем так — он забывал о ее существовании, жил светской жизнью. Она была несчастна, но во всем винила себя. Ее сбила машина. Я до сих пор уверен, что в ту минуту она думала о нем. Я знаю, что такое бывает и в других семьях. Люди — эгоисты, Виктория. Волшебных сказок в жизни не бывает. Я удивляюсь, зачем писал про это. Давно нужно
