слуху у всего Межзвездного сообщества. Несколько крупнейших цивилизаций, затаив дыхание, ждут сейчас сообщений Челышева о передвижении протозид.
А протозиды не останавливались.
Булавочные очаги чудовищных, невероятных масс, безмолвные протозиды описывали сложную циркуляцию, выводящую их к единому центру, к квазару Шансон. Вселенная, конечно, большая штука, ее не так просто сломать, и все же…
На всех трех экранах перед Хенком крутились, как акробаты, ряды цифр. Низко выли вакуумные насосы. «Лайман альфа» пробуждалась. Вместе с нею пробуждался и Хенк. По крайней мере, находясь на «Лайман альфе», он ни от кого не зависел.
Впервые за много лет мысль об одиночестве не угнетала Хенка.
Но зачем он так тянет время? Он действительно боится того, что уже не увидит Симму?
Эта мысль его испугала.
Он не хотел так думать.
Экран внешнего инфора вдруг вспыхнул. Диспетчер смотрел на Хенка с откровенной неприязнью:
– Как у тебя?
– Норма.
– Начинаю отсчет.
Хенк внимательно вслушивался в тревожный стук метронома. Этот стук означал: через пять минут он, Хенк, покинет Симму, через пять минут он, Хенк, может потерять последний шанс когда-либо вернуться на Землю.
– Где Челышев? – спросил он.
Из-за плеча диспетчера выглянул озабоченный Охотник.
– Петр… Еще одна просьба…
Хенк медлил, но Челышев, кажется, не собирался его торопить.
– Запросите Землю. Я хочу знать… – Хенк запнулся. – Я хочу знать… Там, на Земле, в моем саду… Жива ли там белая роза?..
Челышев хмуро покачал головой, диспетчер криво ухмыльнулся.
«Ты недешево нам обходишься…» – вспомнил Хенк.
– Линии связи перегружены, – ответил Охотник. – Мы начинаем эвакуацию архивов. Но я попробую через Цветочников. Обычно они не отказывают нам в таких просьбах. Правда, сама формулировка… Сад… Роза… Будет нелегко это сделать, Хенк, но я попытаюсь.
– Это следует сделать незамедлительно.
– От этого зависит нечто серьезное?
– Мне кажется, да.
– Для протозид! – не выдержал диспетчер.
И спохватился:
– Или для людей тоже, Хенк?
– Для людей тоже.
18
Луч локатора жадно щупал пространство, начиненное редкими звездами. Весь левый экран занимала Стена. Исполинская стена тьмы, в которой не существовало ничего. Исполинская стена тьмы, лишенная времени и пространства. Истинное и бесконечное ничто.
Гибель Крайнего сектора…
Миры, сжигающие друг друга…
А может, все не так? Может, все страшнее? Может, прав арианец Фландерс и протозиды действительно способны взорвать Вселенную?..
Хенк ясно представил, как это может быть…
Чудовищный гравитационный удар по квазарам, галактикам, шаровым скоплениям, чудовищный гравитационный удар по продолжающей расширяться Вселенной. Катастрофическое уменьшение, свертывание пространства, катастрофическое возрастание масс.
Конечно, там, на Земле, в глубинах Внутренней зоны, даже столь грандиозная катастрофа будет зафиксирована не сразу. Пройдут еще миллионы лет, а фон излучения будет оставаться практически прежним, и лишь потом, когда Вселенная, сжимаясь, сократится до одной сотой нынешнего объема, ночное небо над Землей вдруг начнет светлеть, пока не станет таким же теплым, как дневное сейчас. Еще через семьдесят миллионов лет наследники и преемники нынешних землян увидят небо над собой невыразимо ярким. Молекулы в атмосферах планет и звезд, даже в межзвездном пространстве, начнут диссоциировать на составляющие их атомы, а сами атомы на свободные электроны и ядра. Космическая температура достигнет миллионов градусов, работа как звездного, так и космического нуклеосинтеза окажется уничтоженной. Мир, коллапсируя, рухнет в пространственно-временную сингулярность, в ту странную область, в которой нарушаются все известные физические законы и кривизна пространства – времени становится бесконечной.
Хенк оборвал себя.
Миллионы лет – это немало. Сейчас следует думать о сегодняшнем дне – о тех же Арианцах и Цветочниках, о том же океане Бюрге, обреченных на уничтожение.
Но что толкает протозид к верной гибели?
Он опять повторил про себя слова Ханса: «Первичники… Дохлая зона… Ни одно разумное существо не станет жить по своей воле под Стеной…»
«Первичники…»
Похоже, он был близок к разгадке.
Ведь потому протозиды и прозваны первичниками, что действительно представляют одну из самых древних, если не самую древнюю расу Космоса. Рожденные в огне Большого взрыва, протозиды, наверное, как никто, ощущают катастрофическое падение температуры и плотности межзвездного пространства в нашей расширяющейся Вселенной. Уже сейчас ее тепловой фон упал до трех градусов Кельвина, а через десять миллиардов лет он опустится до полутора. Если этот процесс продолжится (а почему бы и нет?), одна за другой начнут остывать, меркнуть звезды. Бесчисленные миры обратятся в безжизненные руины. Иногда, может, где-то и будут еще случаться те немыслимо редкие термодинамические флуктуации, что на мгновение вдруг осветят пламенем неожиданного взрыва обломки мертвых миров, но для жизни этого мало.
Это конец.
«Что остается протозидам? – спросил себя Хенк. – Что им остается, как не эта последняя попытка зажечь прощальный костер и погреться у этого костра? Взорвав квазар Шансон, протозиды, пусть на короткое время, но получат те столь необходимые для них температуры и давления, что гибельны для всех остальных живых существ…»
Хенк усмехнулся.
Теперь он понимал корни ненависти, испытываемой Цветочниками и Арианцами к протозидам. Уж если он, Хенк, оберон-икс, готов был до конца сражаться за жизнь своих предполагаемых собратьев и их союзников, то почему не должны были делать то же самое океан Бюрге, Арианцы, Цветочники?
Звуковой сигнал вернул Хенка к действительности.
На фоне Стены он увидел длинное, спирально закрученное пылевое облако. Оно медленно осциллировало, то сжимаясь, то вновь разбухая.
– Протозид, – сообщила Шу. – Преобразователь готов к действию, Хенк. Через пятнадцать минут ты получишь своего оберона.
– Мне не нужен оберон, Шу.
– Но так хотел Охотник.
– На «Лайман альфе», Шу, ты выполняешь мои приказы.
– Да, – с готовностью ответила Шу, и голос ее изменился.
– «Вот видишь! – донеслось до Хенка с работающего на Симму инфора. – Я тебе говорил, Петр, этот псевдохенк только и думал о бегстве!»
Хенк узнал голос диспетчера, но не стал отключать инфор. Не все ли равно, слышат его на Конечной
