Огонь с юга

насекомого.

Кейда поднялся на палубу, низко пригнувшись, опираясь на оба колена и одну руку, а другой придерживая свою драгоценную ношу, чтобы не стукнула о доски. Он поспешил в тень поближе к поручням, загибающимся назад, к середине корабля. Придется перебираться за борт где-то здесь, чтобы избежать столкновения с рулевыми веслами. Перекатившись через поручень, он опустился на полную длину рук, ища пальцами ног верхнего края весельных отверстий. Плеск мог бы выдать его, но если упасть среди весел, шума уж точно будет достаточно, чтобы люди с корабля сделали открытие.

Он поглядел вниз и увидел таинственно колышущееся ночное море. Там и сям мерцал робкий свет под мягкими завитками пены. Боль в плече жгла, раздирала и мучила. Хватка слабела. Кейда едва успел оттолкнуть ногой борт судна, когда его рука разжалась, и он стал падать.

Море взлетело навстречу ему, раньше, чем он понял, что происходит, все еще пытаясь выпрямиться для ровного нырка. Он ударился о поверхность воды, и его внезапно обдало холодом. Вода сомкнулась над головой, наполнив рот и жаля глаза. Он тряс головой, брыкаясь и взмахивая руками, мешок на поясе тянул его вниз. Когда он вернулся на поверхность, холод по его коже побежал теперь уже от ночного воздуха. Мокрые волосы залепили ему глаза, протянувшись по лицу, точно водоросли. Он попытался поднять голову над водой, чтобы вытереть глаза, но ему мешал груз. Он поплыл, переворачиваясь с боку на бок, как мог, чтобы поглядеть на галеру. Там не подняли тревогу?

Когда его лихорадочное дыхание умерилось и ему удалось поднять над водой голову, он смог разобраться в звуках вокруг себя. Никаких криков, никаких испуганных и смятенных голосов. Он поглядел, где стоят ближайшие корабли, и поплыл в направлении тьмы между отблесками их кормовых фонарей. Шлепающие в борта волны стали много шумней там, где их загнало в проходы между посудинами на якоре. Сзади он смутно увидел череду островков в бухте, чернеющую под полным звезд небом.

Якорные канаты, угри или акулы, вертящиеся вокруг скал — любого рода опасности и препятствия могли бы его потопить, если бы он проплыл меж судами. Он взбрыкнул, и его ноги внезапно показались ему отчаянно уязвимыми в бесконечной пустоте вод. Мысль об острых, как кинжал, зубах, смыкающихся вокруг ноги, заставила его похолодеть.

Справедливо ли, что морские змеи даже не убивают сразу свою добычу, а утаскивают под воду, чтобы медленно и мучительно утопить? Что из того? Твоему народу грозит смерть от чар, если ты потерпишь неудачу. Можешь поставить свою жизнь против уверенности, что поступаешь правильно. Нынче ты проходишь достаточное испытание, чтобы поставить ее против любого способа подвергнуться проклятию.

Отвернувшись от света, он устремился по волнистой вздувающейся поверхности к черноте более широкого пролива за бухтой. Ничего похожего на беззаботные вечера в лагуне дома, где он прикидывался, что заботится, как бы никто из детей не утонул. Море и ночь сомкнулись вокруг него. Он принуждал свои руки и ноги к бесконечно повторяющимся движениям, двигаясь в воде, ощущая как противовес мешок на поясе, размокшую громаду, бьющую по бедру с каждым взмахом ноги. Конечности начали тяжелеть, кисти и стопы неметь, но он не мог останавливаться.

Все очень просто. Остановись и утони. Но надо двигаться вперед. Ты можешь? Да подвернется ли тебе суша, прежде чем ты сдашься?

Наверное, целую эпоху спустя его подхватило течение. Сперва он этого не понял, пока море мерно не закачало его, неся вперед. Он призадумался на миг, не попытаться ли выбраться из течения, но затем понял, что сил не хватит. Единственное, что оставалось, это покоиться в воде, которая влекла его вперед, заставляя себя вдыхать при каждом взмахе рук.

Когда это кончилось, Кейду слишком мутило от усталости, чтобы понимать, что происходит. Что-то попало ему в руки, неожиданный удар перевернул его тело, нарушив бездумную череду брыкания и рывков, на которой он только и мог сосредоточиться в этом бесконечном заплыве. Буйная пена обволокла его голову, и он почувствовал, что тонет, беспомощный, слишком медлительный, чтобы побудить свои изнуренные конечности к последнему усилию.

Что-то попало ему в руки: веревка, связанная в сеть. Он ухватился за нее, мучительно вывернув пальцы, и стал цепляться ими за грубые ячеи, переворачиваясь в бурной воде, внезапно отчаявшись добраться второй рукой до просмоленных переплетенных прядей, в ужасе от того, что сейчас упустит надежду на спасение. Сеть задвигалась, волоча его вверх. Он вцепился крепче. И почувствовал, что его поднимают из воды. Сеть обернула ему ноги, он стал бороться за то, чтобы найти опору для утративших чувствительность пальцев ног. Крепкие руки втянули его на борт, схватив на рубаху, за пояс, за все, до чего смогли дотянуться. Голоса зазвучали вокруг его головы, но он ничего не мог разобрать в этом незнакомом наречии. Он лежал, Ударившись о палубу, разевая рот, с руками, все еще опутанными сетью, безудержно дрожа.

— А мы нынче ночью что-то поймали, парни. — Забота омрачила добродушное бормотание этого человека.

— Давай высушим его. — Проворные руки потянули Кейду вверх, в сидячее положение. Кто-то тащил его за пояс. Ему удалось издать звук, выражающий негодование, затем он оттолкнул этого неизвестного.

Пощечина обожгла ему лицо. Он заморгал и увидел молодое мужское лицо, хмурящееся перед ним.

— Дай нам высушить тебя и согреть, не то бросим обратно за борт, на корм угрям.

Тщетная борьба была последним, что ему удалось. Он молча кивнул и закрыл глаза в полуобмороке.

Вполне могут посодействовать. Что это за лодка? Рыбаки?

Кто-то содрал с него мокрую одежду и завернул его в грубый хлопок. Безжалостные руки принялись растирать его спину и плечи, вновь возвращая чувствительность онемевшему телу.

— Вот, выпей. — Обладатель пожилого голоса, тщательно сомкнул его руки вокруг деревянной чаши и направил ее ко рту. Поднимающийся над питьем пар подсказал, что это настой листьев тассина.

Помогает от потрясения и переохлаждения.

Кейда глотнул горячую жидкость, чувствуя, как та спускается по пищеводу и как огонь загорается в желудке. Несколько мгновений спустя он начал ощущать связь между жаркой сердцевиной и кожей снаружи, теперь медленно оживавшей под безжалостным натиском его спасителей.

— Спасибо, — прохрипел он.

— Что с тобой случилось? — Лампа качнулась совсем рядом, и Кейда увидел четыре вопрошающих лица, глядящих на него. Старший явно приходился отцом трем остальным, расширившим глаза от любопытства. Самый молодой член семьи, девочка с перекосившимся в тревоге лицом, стояла перед ним на коленях.

Кейде удалось улыбнуться, щеки его онемели, губы потрескались.

— Что это было? Кораблекрушение? За борт упал? — не унимался отец.

Кейда отпил еще глоток согревающего питья.

— Мне надо попасть во владение Шек, — удалось ему сказать, хотя голос плохо слушался.

— Вот уж действительно, — откликнулся рыбак.

— Мне надо… — Кейда прочистил горло и отпил еще. Он был слишком изнурен, чтобы вилять. — Это дело жизни и смерти.

Итак, ставим жизнь против уверенности, что ведем себя правильно; похоже, это достаточное испытание.

— Он говорит правду? — То был голос одного из сыновей, и в нем звучало то же недоверие, что и у отца.

— Не думаю, что он плыл в открытом море просто потехи ради, — возразила девочка.

— Мы можем развернуться. — Старший сын посмотрел на отца. — Мы могли бы поискать коралловых крабов.

Вот откуда этот резкий запах — от корзин с крабами. Да, помню, так же несло от них в гавани близ нашего жилища в пору дождей.

Кейда осушил чашу и отдал ее девочке.

— Спасибо, — искренне поблагодарил он.