— Казаки. Они впереди всех идут.
— Кони-то какие у них крупные.
— Катаны называются…
— А пики длиннущие!..
Все мы изумлены, преисполнены радостным восторгом. К хаджи Петрову трактиру съезжаются казаки, которые были посланы осмотреть село. Этот отряд поменьше. Они слезают с коней и заводят их на постоялый двор. Эти, как видно, останутся в селе.
— А вы знаете, — восклицает кто-то, выходя из трактира, — тут есть турецкие солдаты!
— Турецкие солдаты? — удивляемся мы. Несколько мальчишек и я с ними вваливаемся в трактир. Там и вправду турецкие солдаты. Они лежат на земляном полу, слабые, с измученными лицами. Больные, должно быть. Беспомощные и жалкие, они глядят со страхом, словно ждут своей смерти…
Входят казаки.
— Турки?
— Турки, братушка, турки. Но они больные, — объясняем мы.
— Больные! — Казаки смотрят на них с жалостью, затем переносят на руках в соседнюю комнату и укладывают там.
Мы выходим наружу. Возле постоялого двора полно народу. Все сияют от радости. Тут и там группы мужчин, женщин, детей, окруживших какого-нибудь казака, что-то дают ему, о чем-то рассказывают. Он старается вникнуть в их речь и отвечает на своем языке. И он и наши за каждым словом «братушка, братушка»… Я останавливаюсь то у одной, то у другой группки, всматриваюсь в мужественные лица казаков, вслушиваюсь в их не вполне понятные, но сердечные слова. Мне никак не устоять на одном месте. Я тороплюсь домой поделиться впечатлениями. А по улице народ, народ — словно пасха! И все веселы, все в радостном опьянении…
На другой день, рано утром, вдруг раздаются удары клепал{97} — и деревянного и железного. Бьют торжественно, будто на большой праздник собирают.
— Не будет ли богослужения по случаю прихода русских?
— Нет, бьют, чтоб собрать народ, — пойдем встречать русские войска. Вчера прошло несколько казачьих отрядов, а основные войска должны теперь подойти.
Наши собираются возле дома. Опережая всех, я со своими товарищами мчусь к базарной площади. У хаджи Петрова постоялого двора народу сошлось тьма-тьмущая — все село тут. Впереди священники, облаченные в ризы, перед ними — дети с подсвечниками да херувимчиками и парни с церковными хоругвями. А дальше — мужчины, женщины, девушки, дети — конца-краю не видать! В руках у девушек букеты из самшита, герани и сухоцвета.
Священники направляются по дороге, ведущей в уездный город. За ними следует все множество народа. Я держусь поближе к священникам. Выходим на окраину села. Идем дальше. Наконец священники останавливаются. Вокруг толпится народ.
Дорога к уездному городу пустынна. Но вот откуда-то издалека доносится топот. И в скором времени из-за поворота показывается движущаяся лавина.
— Войска, войска! Русские войска! — Народ словно ожил.
Вот они приближаются. Видны плотные ряды солдат, все с ружьями на плечах. Уже отчетливо слышна их размеренная поступь по мерзлой дороге. А дальше, куда достигает глаз, сплошные ружья… Они то поднимаются, то опускаются. Впереди идет стройный пожилой человек без ружья с длинной саблей на боку и с блестящими полосками на плечах — предводитель. Вид у него важный, серьезный. За ним еще несколько человек с такими же блестящими штуками на плечах. Приблизившись к священникам, предводитель останавливается. Останавливаются и войска.
Отец Кирилл, возглавляющий священников, поднимает крест в своей руке и взволнованно говорит:
— Благословен грядый во имя господне! — Затем дрожащим голосом: — Добро пожаловать, спасители наши!..
Предводитель снимает шапку, крестится, целует крест, а затем и руку священника. Он тоже произносит несколько слов. Потом, обернувшись назад, что-то командует солдатам. Тотчас же раздается громогласное «Ура-а-а!», подхваченное всем войском. Люди, вздрогнув от неожиданности, потрясенные не слыханным никогда громоподобным возгласом, и сами начинают кричать заодно с солдатами. И по всему полю раскатывается восторженное и непрерывное: «Ура-а-а!»
В этот волнующий момент какая-то девушка выступает вперед и протягивает предводителю букет цветов. Он благодарит с улыбкой, приложив руку к козырьку. Затем оборачивается и, подав знак солдатам, трогается дальше. Народ расступается, освобождая дорогу войску. Девушки бросают солдатам цветы. Невиданное по своему величию и воодушевлению торжество!..
Я возвращаюсь домой. Мать, присутствовавшая на торжественной встрече, не может выразить своего изумления. Лицо ее озарено счастьем. От радости и умиления она плачет. Отец и старший брат тоже сияют от восторга, глаза их светятся.
К новым горизонтам
В начале последнего года в нашем классе говорили о матуре[4]. И когда стало ясно, что можно обойтись и без нее, а только экзаменами за год, самые состоятельные из моих одноклассников решили от матуры отказаться. И пошли у них разговоры о том, кто и где собирается поступать в университет и по какой специальности.
«Хорошо им, — думал я ревниво, — хорошо им! Ведь они, сынки богатых родителей, уверены, что смогут продолжать образование за границей даже и без матуры. А я… Эх, могу ли я мечтать о чем-нибудь таком».
Видя, как грустно я молчу, когда заходит речь об учении в другой стране, мой близкий приятель Христо Ничев однажды бросил мне ободряюще:
— А что, ведь и ты мог бы поехать. Подашь на стипендию, на стипендию для заграницы.
Стипендия? Мне и самому это приходило на ум. Прекрасная, заманчивая мысль! Но я не смею сейчас остановиться на ней. Ведь еще впереди матура. И как-то я выдержу эти экзамены? И какой диплом еще получу?
Но вот матура позади. И мысль о стипендии, эта чудная мысль, посещавшая меня раньше лишь украдкой, свободно завладела мной с того момента, как я получил диплом с отличием. А тут еще и приятели, подбадривая, твердят, что уж мне-то, второму ученику, стоит только захотеть, и наверняка будет назначена стипендия для заграницы… Стоит только захотеть? Да уж, конечно, захочу!.. И вот с мечтой о стипендии я мало-помалу прихожу к совершенно определенному решению.
Буду просить, это бесспорно. Но на какую специальность? И начал я размышлять… Один из моих сограждан, Васил Балджиев, будет изучать право в Париже, Крыстю Крыстев намеревается уехать в Германию, чтобы поступить на философский факультет; Лазар Вылчев готовится освоить инженерное дело в Бельгии, а Сарафов думает отправиться в Париж изучать медицину. Но меня не привлекали ни медицина, ни право, ни философия. Инженер, конечно, прекрасная специальность. И поскольку я силен в математике, мог бы пойти по инженерному делу. Но все равно не лежит у меня к этому сердце — сухая техника. Другое, другое влекло меня. Чувствуя тягу к литературному творчеству, я хотел бы освоить такую специальность, которая бы меня подготовила к этому. Литература — вот что близко писателю, и я хотел бы ею заниматься.
Но, насколько мне тогда было известно, литература не изучалась как самостоятельная специальность. Ее преподавали как предмет на филологических факультетах. Вот и наш учитель литературы Александр Теодоров тоже закончил филологический. На такой факультет нужно будет стараться поступить и мне.
Итак, решено. Но возник вопрос, где бы я мог учиться на филологическом факультете. Не знаю, почему, но у меня засела мысль, что филологию, я имел в виду славянскую, лучше всего изучать в
