жара-то какая! Камни, и те трескаются. И от мух, проклятых, покоя нет.
С этими словами бай Гето без всяких церемоний покинул меня, направившись с топором на плече к телеге.
Во двор вышел дедушка Пунё, чтобы подложить сена лошадям. Тут я увидел, что все крестьяне приехали верхом. Я решил обратиться с расспросами к дедушке Пунё, надеясь от него узнать то, что отказался сообщить мне мой возница. В это время я как раз скручивал себе папиросу, а потому предложил табачку и дедушке Пунё. Мигнув два-три раза, он сунул руку за пояс, вытащил трубочку, набил ее и полез было за трутом и огнивом, но я остановил его, чиркнул спичкой и, сам закурив, передал спичку ему.
Я рассчитывал таким способом приобрести доверие дедушки Пуне, а затем приступить к делу. И это мне удалось: как только я завел речь об интересующем меня предмете, он велел мальчику идти в корчму, а меня, мигнув, позвал с собой. Отойдя немного, мы остановились в тени, за кучей мякины; я сел на камень, а он — рядом со мной на землю. Примяв пальцем табак в трубке, он поднял голову, посмотрел на меня и начал:
— Те, о ком ты спрашиваешь, — сврачевцы, вон из того села. — Он указал кивком головы направление. — Все больше сельские чорбаджии. А рыжий, толстомордый — это сврачевский кмет. Имя ему Божил, но зовут его Клативратом. Его по всему уезду под этим прозвищем знают. В Сврачеве он пришлый, но откуда взялся, неизвестно. Как война кончилась и турки убежали, сбежал и здешний помещик Мутиш-бей, а как-то утром объявился в Сврачеве Клативрат. Пришел гол как сокол, даже опинок{98} на ногах не было. Принялся шататься туда-сюда, всюду шныряет, чего-то хлопочет, — а глядишь, разжился. Но как появился он у нас на селе, так кругом грабежи пошли по всему уезду. Только и слышно: у этого волов увели, у того овец угнали; у одного амбар с зерном очистили, у другого всю домашнюю утварь вывезли!.. Что за притча! Просто диву даешься… Потом, глядим, начал он помаленьку громче разговаривать: тут прикрикнет, там пригрозит!.. Чуть что не по нем кто сделает или скажет, смотришь, у того через день-два сено попалили, загон овечий сгорел, племенная корова либо овца пропала… Ну, не приведи господи! Крестьяне недолго дивились — стали до него добираться. Скажут жандармам, те в землю смотрят, молчат… Ничего, мол, поделать не можем, потому он начальнику нужен… Они, мол, с ним друзья. С попом снюхался — во как! — Дедушка Пунё поднял левую руку, плотно прижав указательный палец к среднему. — Помимо попа, подружился и с учителем, и с другими чорбаджиями… Народ такой, что все село их ненавидит, да ничего поделать не можем: сила-то у них в руках. А ведь сам знаешь: с злым человеком сохрани бог спутаться! Ну, от страха никто и не пикнет! Приехал к нам как-то начальник в село, собрал крестьян и говорит: «Кметом Божила выбирайте — вот вам весь сказ. Я затем и собрал вас, поняли?» Крестьяне затаились, глаз не подымают, молчат. Только мельник, дедушка Колю, осмелился, да и говорит начальнику: «Что ж ты, господин, нас зовешь, — нам велишь его выбирать? Коли ты сам его выбрал, так и назначай, пускай кметствует… А коли нас спрашиваешь, так мы его даже не знаем, откуда он и чей! Мало разве у нас своих людей, хороших крестьян. Погляди, все село как есть перед тобой!» Косо глянул начальник на мельника, а Божил при всех объявил: «За эти слова ты у меня девять раз поплачешь!» И в самом деле, такое ему устроил, что дедушке Колю не то что девять, а девяносто девять раз плакать приходится… Ну, стал кметом Божил. Как принялся кметствовать, окаянный, — так все село застонало!.. Пакостям да издевкам конца краю нет! И того мало: позапрошлый год стакнулся с попом и чорбаджиями, дружками своими, — а начальник к ним спиной повернулся: знать, мол, ничего не знаю, — и давай суетиться, хлопотать. Вдруг слышим, будто хотели его выбрать — в Софию послать, да не вышло. Рассказывали, народ туда съезжается, чтоб государство устроить{99} , — так и ему, мол, обязательно нужно там быть. Только никто этому не верил: ну, как поверить, что без таких, как Клативрат, и государство не устроится? Да беда тому государству, которое такие люди устраивать станут!.. То есть сколько зла этот человек вместе с попом делает, и пересказать невозможно. Да господь милостив, — может, и поразит с небес кровопийцей этих, чтоб не терзали бедняков, которые и без того мучаются!..
Трубочка дедушки Пунё погасла. Он выбил пепел, вытер внутри пальцем, спрятал ее за пояс, встал и отправился к себе в кошару. А я через некоторое время пошел опять в корчму. Заглянув в дверь, я увидел, что сврачевцы успели разогреться винцом дедушки Пунё, а Клативрат о чем-то ораторствует и все его внимательно слушают. Я с большим интересом прислушался к его речи. Сврачевский кмет рассказывал спутникам об одном своем подвиге, совершенном во время сербско-болгарской войны. Этот подвиг, по его словам, помог одолеть врага: кабы не Клативрат, пиши пропало!
Вот что он рассказал:
— Чую, что-то будет, будет непременно… Заметался народ — одни туда, другие сюда… Меня, вы знаете, тогда тут не было: я ездил в Поломскую околию скот продавать, который у меня тогда скопился. Расчет, понимаете, такой был: зима надвигается, корма в обрез, так чем скоту голодать, лучше продам, а ближе к лету, жив буду, опять куплю.
Один из слушателей, в подтверждение слов кмета, промолвил:
— Помню, как же, помню. Еще в ту пору как раз волы у меня пропали; искал-искал — ну нигде нет, будто сквозь землю провалились. Я к тебе тогда, к нашему кмету пошел — спросить хотел, как мне быть, а ты в отлучке. Ну, я рукой махнул… А какие волы были! Просто глаз не оторвешь.
Встревоженный этим невинным замечанием, Клативрат забегал глазами по лицам присутствующих, стараясь угадать, не пришло ли кому чего на ум относительно этих пропавших волов. Не обнаружив никакой опасности, он откашлялся, затряс головой и продолжал:
— Выезжаю на Кутловицкую дорогу и вдруг вижу: на дороге черным-черно!.. Спрашиваю: «Куда народ валит?» — «В Софию, — говорят, — серб, мол, на нас войной пошел, на Софию войска послал, князя нашего убить хочет, дворец его забрать; у нашего-то дворец лучше, чем у него». — «Постой, — говорю. — Как это такое? Серб хочет?.. Ну, и пускай хочет! А кто ему даст? Бая Божила он спросил? Да знает ли он, кто такой бай Божил?» Как вскочил я в седло, отпустил поводья да прямо в Кутловицу. В Кутловице с коня долой, ослабил ему подпругу, сунул недоуздок в руку хозяину постоялого двора — и на телеграф. Там мальчонка сидит, тощий-тощий, желтый-желтый, — видно, дня три во рту ничего не было. «Ты и есть телеграфист, паренек?» — спрашиваю. «Я», — говорит. «Телеграммы умеешь выбивать?» — «Умею». — «Так выбивай, — говорю. — Что рот разинул?» Поглядел он на меня: «Как выбивать-то?» — «По телеграфу выбивай». А он на меня опять поглядел и спрашивает: «Кому выбивать, что выбивать, от кого выбивать?» — «Ты что же, не узнал меня, милый? Не знаешь разве бая Божила из Сврачева? Сврачевского кмета Божила?.. Ну, неужто и теперь не узнаешь?» Он поклонился и говорит: «А кому выбивать?» — «Да министру, — говорю. — Кому же другому станет бай Божил выбивать телеграммы?» Взялся он за пуговку и давай выбивать, да еле-еле, чуть слышно. Мальчишка худой, понимаете, слабенький, сил совсем нет. «Ну как, милый, не пришел ответ?» — «Нет», — говорит. «Постучи, милый, еще, постучи посильней!» Опять тук-тук-тук — и опять ничего! Я просто сам не свой! Вдруг осенило меня. «Постой, говорю, милый, подвинься-ка маленько». Видел я, как он стучит, а мне довольно раз поглядеть, как что делается, и вся хитрость у меня в руках. Засучил я рукав, да как размахнусь, да давай колотить, колотить по-мужски, как я умею. Вдруг гляжу, откуда ни возьмись бумажка какая-то. Стал я читать. «В чем дело, бай Божил?» — спрашивает меня министр. «О чем вы только думаете там, в Софии? — отвечаю. — Хороши министры! Не видите разве, что это чудище сербское всех вас перережет?.. Почему в атаку не кидаетесь?.. Слушайте меня, бай Божил в таких делах знает толк… Соберите все войско, киньте его в атаку и посмотрите, прав был бай Божил или нет…» — «Хорошо, бай Божил, — отвечает министр, — сейчас пойду, дам приказ командирам». Проходит час, полтора, — опять министр телеграмму шлет: «Спасибо, бай Божил, спасибо! Дай бог тебе здоровья за науку. Кабы не ты, погибли бы мы, — и князь, и мы все. Как сказал ты нам в атаку кинуться, собрали войско командиры, да как двинут его, как гикнут на серба… и пропал он. Будто и не бывало!..» Вот я и говорю: бай Божил знает, как за дело взяться… Хорошо еще, что поспел вовремя. А не поспей я, что бы тогда было?.. Стыд и срам!
Рассказывая, бай Божил все время тряс головой и бегал глазами. Воодушевленный вниманием слушателей, он, наверно, продолжал бы разглагольствовать о своих великих заслугах перед отечеством, если б в это время в корчму не явился сврачевский поп. Я оглядел двор, ища глазами своего возницу, но того нигде не было. «Хорошо, что та приятная встреча не повторилась», — подумал я.
При виде священника все крестьяне встали с мест.
— Здравствуй, батюшка! Благослови, батюшка! — посыпались восклицания.
Прежде чем он успел ответить на приветствия и благословить присутствующую часть своей паствы,
