Кто воочию видел гигантских кальмаров?
А ведь на кашалотах, поднимающихся из океанских бездн, не раз и не два находили кровоточащие следы неестественно огромных присосок.
Кто видел трехпалого – пресловутого обитателя тропических болот Флориды и прибрежной полосы острова Нантакет?
А ведь с его следов сняты гипсовые слепки.
Кто видел огромного червя с лапками, так называемого татцельвурма?
А ведь этот червь хорошо известен многим жителям Альп. За последние годы собраны сотни свидетельств, в которых слово в слово повторяется одно и то же: да, татцельвурм похож именно на червя! да, у татцельвурма большая голова с выпуклыми глазами! да, лапы у татцельвурма малы, но они есть!
А мокеле-мбембе – загадочная колоссальная тварь, внешне напоминающая давно вымерших динозавров? Разве не утверждают охотники-африканцы, что они и сейчас встречают этих гигантов в бесконечных, мало исследованных болотах Внутренней Африки?
Кстати, на воротах храма, посвященного древневавилонской богине Иштар, среди множества поразительных по своей реалистичности изображений, было в свое время найдено одно, ничего общего не имеющее ни с одним из известных на Земле животным. Зато изображенный на воротах храма зверь, названный учеными сирушом, был как две капли воды схож с африканским мокеле-мбембе. Более того, конголезский ученый Марселей Аньянья, исследуя заболоченные джунгли самой северной области Конго – Ликвала, сам наткнулся на мокеле-мбембе. «Видимая часть этого животного, – позже рассказал он, – вполне соответствует нашему представлению о бронтозавре…»
А кто видел третретретре – животное ростом с теленка, с круглой головой и почти человеческими ушами?
Тем не менее аборигены одного из самых больших островов мира – Мадагаскара – утверждают, что такое животное водится в их краях, а конечности у третретретре устроены как у обезьян, а уши, действительно, похожи на человеческие.
Наконец, кто видел своими глазами дипротодонтов, заселявших когда-то равнины Австралии?
А ведь местные золотоискатели рассказывали и рассказывают о каких-то гигантских кроликах, обитающих в пустынных центральных районах самого южного материка.
А разве не выловил из океанских глубин доктор А. Смит диковинную рыбу латимерию, считавшуюся вымершей уже многие миллионы лет назад?..
Просто мы привыкли к асфальту городов, к тесным улицам, к лабиринту мертвого бетона, привыкли к закоулкам загаженных зоопарков, а мир…
О, мир все еще обширен!
И в этом обширном мире, огромном, действительно огромном, есть кроме гор, пустынь, тропических лесов, знойных влажных болот еще и океаны.
Кто прячется в их пучинах?
– А сколько он может стоить? – не унимался Серп Иванович.
Я молчал.
Тоскливо неслись над водой долгие стоны Краббена.
– Наверное, много, – сам себе ответил Сказкин. – У меня все равно столько нет. У меня, начальник, столько никогда не было. У меня, начальник, никогда не будет столько.
Я молчал.
Я слушал плач Краббена.
Я видел путь Краббена в ночном океане.
Безмолвие звезд, мертвые вспышки люминофор…
Кто он?.. Откуда?.. Куда плывет?..
– Никогда! – плакался Серп Иванович. – Никогда, начальник, не буду я миллионером! У меня ведь дома, сам знаешь, все удобства во дворе. Я как приду в тот домик с сердечком на дверце, так сразу вижу – валяется на полу пятак. Уже пылью покрылся, паутина его оплела. А настоящий миллионер, начальник, давно бы воспользовался тем пятаком.
Туман…
– А говорил, к пяти вернемся!
Туман…
– Дождь будет, однако, – длинно зевнул Сказкин. – Мы тут или с голоду помрем, или Краббен нас победит.
Я хмыкнул.
«Дождь будет…»
Честно говоря, я ждал этих слов.
От Шикотана до Шумшу каждому курильчанину известно: «Серп сказал – погода изменится!»
С точностью до наоборот.
И правда.
Как в гигантскую трубу вынесло в небо согретый солнцем туман. Призрачно высветились кошмарные обрывы, весело отразились солнечные лучи от плоских вод. И откуда-то издалека, как стрекот швейной машинки, пришел, растянулся, поплыл в воздухе томительный, ни на что не похожий звук.
– Начальник! – забеспокоился Сказкин. – А это что? Еще один Краббен, только летающий? Сколько живу, страхов таких не видел!
Я прислушался.
– Вертолет…
И не мы одни это поняли.
Встревоженный непонятным звуком (может, когда-то доисторические враги когтили Краббена с воздуха?), Краббен неуклюже сполз с камней в воду, оттолкнулся от берега и медленно, без единого всплеска, ушел в глубину – черная туманность, пронизывающая светлую бездну.
– Уходит! – заорал, вскакивая, Серп Иванович.
Но я и сам это видел.
Как видел и вертолет, разматывающий винты над кальдерой.
– Гад! – выругался я. – Не мог зайти со стороны пролива?
– Он не мог зайти со стороны пролива, – удовлетворенно пояснил Сказкин. – Это же МИ-1. Он как велосипед, его любым ветром сдувает.
Свесив с каменного козырька босые ноги, Сказкин с наслаждением шевелил пальцами.
Он уже не боялся Краббена.
Он уже ничего не боялся.
Техника шла на помощь, техника подтверждала: он, Сказкин, человек! Он, Сказкин, Венец творения! Его, Сказкина, в беде не оставят!
– Это за нами!
Я был в отчаянии.
Странно выгибая черную спину, отчего он и впрямь казался горбатым, Краббен легко уходил к Камню- Льву.
Вот он прошел мимо высокой скалы, добела изгаженной птицами, вот он поднял грудью мощный вал, вот он вскинул над водой плоскую голову, и теперь уже навсегда, навсегда, навсегда, навсегда, навсегда растворился в голубоватой дымке, стелющейся над открытым океаном.
Ревя, раскачиваясь в воздухе, подняв под собой столб пыли, над берегом завис вертолет.
Серебряный круг винта, рыжий пилот…
Я ничего не слышал.
Я был в отчаянии.
– Да брось, начальник! – утешал меня Сказкин. – Я тебя с корейцем сведу в Находке. За бутылек он тебе на спине выколет двух таких.
Тетрадь пятая.
Запоздалые сожаления
