привезла фотографию. Маша велела ей раздеться и надеть длинную белую рубаху, потом отвела в конуру с массажной кушеткой и приказала лежать тихо, не говоря ни слова.
— А скажешь хоть слово — все пропало, и он никогда больше не вернется, — пригрозила она. Лиза только кивала и смотрела огромными сумасшедшими глазами прямо в глаза моей дуре.
— Вот видишь, я ставлю на столик его фотку, рядом стакан воды, накрываю хлебом, — все это моя дура проделала с неимоверной торжественностью. — Всякое может случиться — ты, если чего, сбивай стакан и хлеб на пол, а я буду молитву читатьЛиза с мычанием указала на дедовы ноги.
— Что-нибудь придумаем! — пообещала дура. — Вытащим его, старого черта… Только бы не помер… Ну, идем, я тебя уложу.
Они втиснулись в конурку.
Я был готов. Я облачился нужным образом. Если они будут проделывать свои дурацкие ритуалы перед столиком — замечательно! Там как раз очень удобное для моей выдумки место.
Вошел Бурый с большой сумкой. Оглядел салон, покосился на дедовы ноги. И вдруг улыбнулся. Его улыбка мне не понравилась. Я успокоил себя тем, что больше эту парочку никогда не увижу. Вспомнил, кстати, как недавно пели на улице: «Это есть наш последний и решительный бой!» Именно так. Я дам им бой.
Это мой дом. Им тут больше не быть.
Из каморки вышла моя дура и плотно прикрыла дверь.
— Тише говори, — предупредила она любовника. — Ей нужно сосредоточиться и представлять себе его таким, как при жизни, все вспомнить, как говорил, как ходил…
— Что еще требуется? — перебил он.
— Сорок свечек.
— Принес. Еще ты три метра черной ткани велела купить. Купил.
Их куда?
Она заглянула в тетрадку.
— Тут написано — закрыть тканью портрет покойного.
— Так он же формата девять на одиннадцать. В шесть слоев, что ли?
— Ой, ну что я за дура! Нужно было его с самого начала закрыватьЯ все перепуталаЯ только вздохнул. Я-то с ней два месяца промучился, а ему все эти радости еще предстоят— Не вопи, — одернул ее Бурый. — Ну, перепутала и перепутала.
— Ничего у нас не выйдет. Дух не захочет приходить. Еще и этотДура показала пальцем на дедовы ноги.
— Сказал же — ночью вынесу и положу на трамвайной остановке.
— А если он и там не проснется?
— Значит, такая его судьба.
— Ты его хоть в холл вытащи, — жалобно попросила дура. — А то нехорошо. При постороннем духов не вызывают.
— Так он же все равно спит… — сказал Бурый, которому вовсе не улыбалось тащить куда-то эту восьмипудовую тушу.
— Тебе трудно, что ли? А если мы об него споткнемся? И все коту под хвостДура остается дурой. Я видел, что ей очень не хочется проводить опасный обряд. И тем не менее она требовала от любовника, чтобы он убрал помеху в проведении обряда. Или я окончательно забыл, что делает с женщинами мужская ласка, или до сих пор не знал всей глубины дурости моей дуры.
— Вот это — аргумент, — согласился Бурый.
Он подхватил деда под мышки и поволок в прихожую, а дура, нагнувшись, семенила следом, пытаясь подхватить дедовы ноги. Потом она подобрала скатерть и хорошенько укутала лежащего на полу деда.
— Умница. Теперь его даже не видно.
От похвалы она просто расцвела. Должно быть, мою дуру очень редко хвалили. И тут же ей показалось, что теперь мужчину можно брать голыми руками. В мое время девиц хоть учили действовать исподтишка, а этой никто никогда не говорил, что нужно выждать подходящий момент. Возможно, она была не так уж виновата в своей глупости…
— Нет, все не так, все не так! Все неправильно! — воскликнула она, не боясь, что Лиза в каморке ее услышит. — Никакой дух не явится, зря ты все это затеял.
— Ни фига, выманим! — сказал Бурый и пустил в ход испытанное средство — обнял дуру и стал целовать. Она к нему прижалась и на несколько минут все забыла, но потом, к величайшему моему удивлению, все же вспомнила.
— Может, не надо, а? Это же прямая дорога в дурдом.
— Да что ты заладила — дурдом, дурдом! Не получится — значит, не судьба. Девчонку жалко! Знаешь, как это — когда не простилась?
Вот у нас Наташка такая была, мужа убили, без нее похоронили, она рассказывала — во-первых, кошмары снились, во-вторых, муж во сне ругался, а она еще перед тем как-то по-глупому налево сходила…
— Ну так кто ж виноват? — на удивление разумно спросила дура.
— Я же говорю — по-глупому. Подружка стерва попалась, подпоила и к одному козлу в постель уложила. Стрелять таких подружек.
Так Наташка ночью на кладбище бегала, мы за ней ездили, по всему кладбищу ловили. Прикинь — ночь, кресты торчат, на дорожке — два джипа, меж крестами фонари скачут, люди бегают, ор, мат… Ты что, хочешь, чтобы эта Лизка повадилась ночью на кладбище шастать?
Там знаешь, сколько всякой сволочи водится?
— Не хочу, и в дурдом тоже не хочу.
Дура нашла самое подходящее время проявлять упрямство — все готово к обряду, и вдруг она вспоминает про дурдом! Бурый, очевидно, имел дело со множеством дур и знал, как их отвлекать от неподходящих мыслей. Он опять поцеловал любовницу в губы.
И пока они так баловались, снаружи все темнело и темнело. Близилось время, когда общаются с покойниками…
Тем временем Лизонька в одиночестве соскучилась. Она слезла с массажной кушетки и вышла в салон — босая, в длинной рубахе, с распущенными волосами. Если не знать, что пребывает в телесной плоти, так можно подумать, будто и она триста восемьдесят лет назад скончалась.
— Ты чего?! — закричала моя дура, выскакивая из прихожей. —
А ну, обратно — и молчи, слышишь! Молчи, как рыба об ледЛиза показала на запястье левой руки. Я не люблю новшеств, но манера носить часы на руке мне симпатична.
— Ну, потерпи немного, пусть как следует стемнеет. Скоро уже, скоро, — тут дура до того раскисла, что даже поцеловала Лизу. —
Иди, ложись, думай о нем, думай самое хорошее. Поняла?
Лиза кивнула и медленно ушла. Волосы у нее были красивые —
спускались почти до талии. Давно я не видел длинноволосых и красивых женщин — дура не в счет, за ее глупостями и нелепой раскраской я просто не видел лица и не мог бы сказать, хорошо оно или нет.
— Ей ни есть, ни пить, ни говорить перед зазывом нельзя, — неизвестно в который раз повторила дура. — Вообще-то и мне тоже…
Но иначе не получается…
— Да зря ты дергаешься, — скучным голосом утешил любовник. —
Все у вас получится.
— Так ведь еще неизвестно, кто явится… — и опять же неизвестно в который раз она принялась рассказывать давнюю страшную историю. — Нас предупреждали — может явиться сам дух покойника, а может какая-нибудь нечистая сила — и будет врать, а потом от нее не отцепишься… Или сразу за собой утащит, или привяжется, понимаешь? А у меня опыта мало, я первый год работаю…
— Давно стемнело, — сказал Бурый. — И время самое то. Это же не обязательно в полночь?
