— Ну что ты все лезешь не в свое дело? Надо по правилам, иначе дух не явится.
— Не все ли ему на том свете равно, у нас полночь или не полночь?
— Если ты такой умный — пойди погуляй. Это тебе не цирк, зрителей не надо.
И она вздохнула — очевидно, в ней проснулся страх. Бурый словно ждал этой минуты.
— Никуда я не пойду — мало ли что? Вдруг ты тоже голая ползать начнешь? Я знаешь что — я в туалете спрячусь. Если чего — вылезу.
А Лизке этой скажи, что твой мужик домой поехал, пельмени варить.
Ты не бойся — я с такими духами справлялся, что этот Лизкин для меня — тьфу.
Тут до меня наконец дошло — он тоже дурак! А два дурака — пара, и нечего мне изводиться, глядя на их дурацкую идиллию.
— А что? Это идея, — согласилась дура. — Ты там сиденье опусти и сиди. Лизке без тебя тоже как- то легче будет. А то будешь торчать, как зритель…
— Намучалась девочка. Может, ей после этого зазыва хоть немного легче станет.
— Это тебе не валерьянка. Ой! КлючиОна схватила со столика на колесах ключи и стала раскидывать их по салону.
— Для нечистой силы?
— Хоть бы не понадобились…
А вот ключики — это хорошо, подумал я. Их тут добрый десяток.
Ключики я потом приберу. Они старые, они от давно погибших замков, так что мои будут ключики…
— Ой! День! Какой сегодня день?! — вдруг завопила дура.
— А что?
— Нужен женский— Восьмое марта, что ли? — спросил озадаченный дурак.
— Да нет же! Среда, пятница или суббота! Для зазыва нужен обязательно женский день, иначе не сработает— Так ведь мужика вызываем. Перестань, Машка, хватит. Пора за работу. Тебе что, совсем девчонку не жалко?
— Тебе зато слишком жалко.
Удивительно, что эта мысль вообще пришла ей в голову.
— Дурочка ты все-таки, — сказал дурак. — Вот за что я тебя люблю — за то, что ты такая вся ревнивая дурочка. Пойми, Лизке ведь немного надо — два слова всего сказать и его лицо увидеть. А это в любой день можно.
Дураки имеют занятную способность — изрекать свои глупости так уверенно, что человек разумный может в первую минуту поверить. А неразумный — тем более. Вот взять мою дуру — где-то ее чему-то учили, что-то в голове застряло. А пришел мужчина, склонил ее к разврату, и теперь каждое слово этого мужчины имеет больше веса, чем прежде полученные знания. Если она не полноценная дура, то я тогда не знаю, кого звать дурой.
Она ему поверила. Она знала, что может увернуться от обряда, вопя, что спутала дни, но мужчина сказал — и сомнений больше не осталось.
В сущности, моя дура этим и была хороша — способностью слушаться мужчин. Вся беда в том, что она несколько лет жила самостоятельно и в придачу к собственной дури нахваталась всякой мистической.
— Ну, тогда… начинаем. Где кладбищенская земля? — спросила она.
— Вот, — ответил дурак и высвободил из сумки огромный черный мешок.
— Да ты с ума сошел! Ты что, все кладбище сгреб? Там же нужно…
— Ну, сколько?
— Ну, килограмм, ну, два… — растерянно сказала она. Я думал, добавит «мы на курсах этого не проходили».
— Стану я ради двух кило руки пачкать. Бери, потом еще пригодится. Да, и еще пятаков тебе наменял.
— Тоже целый мешок? — спросила дура и несколько успокоилась, когда дурак выгреб из кармана всего лишь горсть, правда, весомую горсть. — Клади сюда. Я сейчас начерчу круг, а ты давай прячься.
Время позднее. Работать так работать.
Бурый, положив мелочь на стол, обнял ее и поцеловал — почти по-человечески, как хороший муж целует жену при посторонних.
— Ну, иди, иди… — сказала она. — Если чего — я тебя позову.
Но в голосе было иное — что бы ни стряслось, звать не стану, потому что ты мой мужчина и тебя надо беречь. В хорошие бы руки мою дуру — цены бы ей не было…
— Ты, главное, не бойся. И знай — ты делаешь доброе дело.
И очень нужное дело, — весомо сказал он. С его огромной каменной рожей это получилось весьма внушительно.
— Я всегда делаю доброе дело, — гордо ответила она.
Тогда Бурый спрятался наконец в туалете, а дура за руку вывела из конурки Лизу.
— Ты, главное, молчи! — приказала она. — Молчи, пока он не покажется. А потом только говори ему эти свои два слова. Поняла?
Лиза кивнула.
— Теперь нужно зажечь сорок свечек и поставить их на полу.
Молчи, говорю! Я сама не знаю, куда их ставить, и в конспектах ни хрена нет! Куда поставишь — туда и ладно! Лучше вдоль стенки, а то мы их собьем.
Почти на четвереньках Маша вывела мелом на полу круг диаметром около полутора метров и даже не слишком кривой. Потом, поразмыслив, нарисовала еще один, вокруг первого, диаметром метра в два. Я только вздохнул — в юные годы побывал я в гостях у старика, который вызывал тени, и навеки запомнил, что круг чертят не мелом, а ножом по земле. Но ведь дуре непременно нужно проводить вызов в салоне — тут у нее амулеты, талисманы и прочая дешевая ахинея, в мои юные годы такое приобретали горничные из небогатых домов у бродячих торговцев.
— Так надежнее будет, — не слишком уверенно сказала дура. —
Иди сюда, становись. Вот тебе шпаргалка. Лучше бы, конечно, наизусть, но, может, и по бумажке сойдет.
Она взяла черную ткань, которую притащил дурак, и стала драпировать портрет на столе.
Лиза тем временем утыкала свечками пол справа и слева от стола, взяла зажигалку — и вспыхнул первый желтый огонек. Когда их стало с десяток, дура выключила электрический свет и продолжила наставления:
— Если полезут злые духи — главное, воду с хлебом на пол скинуть и бежать. Так, что еще? Возьми кладбищенской земли в обе руки…
Молчи! Сама вижу. Значит, так. Кладбищенскую землю будешь держать в одной руке, шпаргалку — в другой. Молчи! Землю — в левой…
нет, в правой. Тогда бумажку — в левой. Погоди, я одну свечку повыше поставлю, а то ты ни фига не разберешь.
Дура прилепила свечку к краю стола, установила Лизу посреди круга, дала ей землю, сама встала рядом со свечой в руке и пятаками в горсти.
— Ну, давай, что ли… — прошептала она и быстро перекрестилась.
Я приготовился.
— Вызываю и выкликаю из могилы земной, из доски гробовой! —
звучно заговорила Лиза. — От пелен савана, от гвоздей с крышки гроба, от цветов, что в гробу, от венка, что на лбу, от монет откупных, от червей земляных…
В дверях туалета появилась голова Бурого. Очень хорошо, подумал я, ему тоже полезно будет посмотреть.
— От веревок с рук, от веревок с ног, от иконки на груди, от последнего пути, от посмертной свечи… — старательно читала Лиза. —
С глаз пятаки упадут! Холодные ноги придут по моему выкрику, по моему вызовуДура бросила пятаки
