Почти четыре дня я провел (когда не спал), сидя за столом и наблюдая, как по карте дефекта очень медленно ползет красная волна. Изменение цвета происходило не просто так – прежде чем каждый пиксель становился красным, двенадцать отдельных компьютеров должны были подтвердить, что участок границы, который этот пиксель отображал, стал плоским.
На пятый день Сэм отключил свои компьютеры и позволил нам предпринять атаку с нашей стороны на узкий коридор, связывающий большую часть той стороны с маленьким анклавом, который теперь окружал нашу Ахиллесову пяту. Мы не пострадали бы от любой реальной потери важнейшей арифметики, если бы этот тонкий волосок остался, но сохранение коридора одновременно маленьким и непроницаемым оказалось невозможным. Исходный план был единственным путем к окончательности: чтобы запечатать границу наглухо, та сторона не может оставаться связанной со своим ответвлением.
На следующей стадии обе стороны работали совместно, чтобы запечатать анклав полностью, сглаживая шрам в том месте, где была перерезана тянувшаяся к нему пуповина. Когда задача была завершена, он появился на карте в виде отполированного рубина. Теперь никакой известный процесс не сможет изменить его форму. Метод Кэмпбелла мог пробить его границу, не касаясь её, проникнуть внутрь, чтобы изменить его изнутри – но именно метод Кэмпбелла этот драгоценный камень и исключал.
На другом конце исчезнувшей пуповины взялись за работу машины Сэма, сглаживая дефект. К раннему вечеру эта работа тоже была завершена.
В границе остался только один крошечный дефект: горстка теорем, обеспечивающих связь между сторонами. Наша четверка часами спорила о его судьбе. Пока эта морщинка сохранялась, в принципе ее можно было использовать, чтобы раскрутить все обратно и опять сделать всю границу подвижной. Верно и то, что, по сравнению с границей в целом, будет относительно легко контролировать и защищать столь небольшой участок, но длительный и грубый напор компьютерных вычислений с каждой из сторон все еще мог преодолеть любое сопротивление и воспользоваться им.
В конце концов, политические руководители Сэма приняли решение за нас. Они всегда стремились именно к уверенности, и даже если сила оставалась на их стороне, они не были готовы поставить на это все.
– Удачи вам в будущем, – пожелал я.
– Удачи Скудоземью, – ответил Сэм. Я верил, что он пытался выступить против «ястребов», но никогда не был уверен в его дружбе. Когда его значок исчез с моего экрана, я почувствовал скорее облегчение, чем сожаление.
Я на горьком опыте научился понимать, что ничего постоянного нет. Возможно, через тысячу лет кто-то обнаружит, что модель Кэмпбелла была лишь приближением к чему-то более глубокому, и найдет способ сломать эти теоретически непробиваемые стены. Если повезет, к тому времени обе стороны могут стать лучше подготовленными к поиску варианта сосуществования.
Я нашел Кейт на кухне.
– Теперь я могу ответить на твои вопросы, если ты этого хочешь, – сказал я. Утром после катастрофы я пообещал ей, что это время настанет – в течение недель, а не месяцев, – и она согласилась остаться со мной и подождать.
Она ненадолго задумалась:
– Ты имеешь какое-то отношение к тому, что случилось на прошлой неделе?
– Да.
– Выходит, это ты выпустил тот вирус? И ты тот самый террорист, которого ищут?
К моему великому облегчению, она спросила это примерно таким тоном, каким могла бы отреагировать на мое заявление, что я и есть Чингисхан.
– Нет, не я причина того, что случилось. Моей работой было попытаться это остановить, и я потерпел неудачу. Но к компьютерным вирусам это не имеет никакого отношения.
Она всмотрелась в мое лицо:
— Тогда что же это было? Можешь объяснить?
— Это длинная история.
— Неважно. У нас вся ночь впереди.
– Она началась в университете, – заговорил я. – С идеи Элисон. С одной блестящей, красивой, сумасшедшей идеи.
Кейт отвела взгляд, лицо ее залил румянец, как будто я сказал что-то намеренно оскорбительное. Она знала, что я не был маньяком-убийцей. Но было во мне и другое, относительно чего она испытывала меньшую уверенность.
– Эта история началась с Элисон, – повторил я. – Но заканчивается она здесь, с тобой.
Эрик Джеймс СТОУН. ПРАХ ОТЦОВ
27сентября 2999 года н.э.
Марипоза Эрнандес удивленно приподняла левую бровь, изучая декларацию груза в электронном блокноте, которую только что отправил ей пилот корабля. - Прах?
Она проверила в анкете название планеты-отправителя. И ее имплантат сообщил, что планета Иеровоам находится от Земли на расстоянии 37 592 световых лет. Недоумение Марипозы усилилось: за те три года, которые она проработала на орбитальной таможенной Станции № 9, она ни разу не видела грузового корабля, прибывшего из такой дали. Должно быть, эта допотопная посудина ползла сюда больше двух лет.
– Вы преодолели тридцать семь тысяч световых лет с одним только прахом на борту?
Пилот, сидящий за стеной из сверхпрочного стекла карантинной камеры, пожал плечами.
– На нашей планете нет почти ничего, чем стоило бы торговать. И этот прах тоже не для продажи.
Она проверила имя пилота по блокноту: Шеар-ясув Купер.
— Мистер Купер, с какой целью вы пытаетесь переправить прах на Землю, если не для продажи?
— По религиозным соображениям. – Его ответ звучал так, словно это было нечто само собой разумеющееся.
— Понятно, – сказала она, будто его объяснение имело какой-то смысл. Она смутно помнила, что ее прапрабабушка, католичка, иногда ставила на лоб метку пеплом – так она запрашивала свой имплантат о религиозном смысле какого-то события. Но ничего об импорте праха с других планет Марипозе не вспоминалось.
Она посмотрела в свой блокнот. Прах.
– Прах какой? – спросила она. – Биологический? Купер медленно кивнул.
— Это прах 9746 основателей колонии Иеровоама. Я возвращаю его на планету, где они родились.
— Человеческие останки? – Она отправила запрос в таможню Земли и Юридическую службу
