ручной: сразу бросилась в бой и зачитала отрывок из нового романа, причем охваченная таким красноречием, что даже самые требовательные слушатели-люди или испытали бы полное удовлетворение, или впали бы в транс от изумления. И угадай, чем все это кончилось?
— Чем же?
— Хватило менее десятка выступлений перед чи, чтобы ее сломить. Она оставила творчество. И теперь сидит в своем бунгало, рыдает и бормочет, что никогда больше не напишет ни слова.
— И это сказала Вера?
— Вера, — подтвердил Финн. — У нас тут были попытки самоубийства, приступы алкоголизма, злоупотребление поп-музыкой и другие пагубные привычки. Некоторые скормили утилизатору отличные готовые рукописи. У одного случился нервный срыв, и бедняга заявил, что он гриб. А не менее дюжины талантливых авторов обнаружили, что уже несколько недель или месяцев не в состоянии добавить к своим файлам ни слова. Одному Всевышнему известно, возьмется ли кто-нибудь из них за перо. Я-то посильнее большинства, но и моя муза свалилась в колодец навсегда.
Карлсона услышанное одновременно ужаснуло, заинтриговало, потрясло и вызвало протест. Но предупреждение до него не дошло как раз потому, что он был профессиональным писателем, а это означает, что большую часть жизни ему приходилось слушать умных людей — от родителей и бывших жен до седобородых знаменитостей, трудившихся на писательской ниве до него, — которые предрекали ему погибель, если он решит выбрать для себя эту стезю. Поэтому вместо того чтобы расспросить Финна о подробностях, он брякнул:
— Со мной такого не будет.
И Финн взорвался. Почти буквально: еще несколько граммов на квадратный миллиметр внутреннего давления на череп, и его мозги разметало бы по скиммеру. Но голова его все же выдержала, хотя и разбухла.
— А-а, так ты считаешь, что лучше нас?
— Да брось, я никогда такого не говорил. Просто ты всегда был слишком чувствительным к критике…
— О, так вот в чем причина, — расхохотался Финн. — А ты, значит, нет? Прости, что думал иначе! Я знаю: ты лучше нас! И тебя не могут сломить те силы, что погубили нас, простых смертных! Тогда я перестану в тебе сомневаться и позволю войти в логово зверя без иных предупреждений!
— Да я никогда… — поперхнулся Карлсон.
— Да пошел ты к черту! Скоро в одиночку встанешь перед толпой чи и сам все узнаешь. Ведь для нас, бедных писак, здесь других развлечений нет!
Поначалу пресс-конференция не показалась Карлсону какой-то особенной.
Здесь, разумеется, сидели чи: обычно приводящие в замешательство, когда встречались в человеческом пространстве, где большинство людей, живущих за пределами дипломатических кругов, редко видели их более одного или двух одновременно. Как и на корабле, было нечто такое в их манере приподнимать брови или поджимать губы, услышав хотя бы несколько произнесенных Карлсоном слов, что всегда заставляло его гадать, уж не подвел ли его дезодорант. Когда же такое молчаливое осмеяние происходило публично, у него возникало ощущение, будто по его хрупкому чувству собственного достоинства лупят невидимыми молотками из губчатой резины. Но за свою карьеру Карлсон выступал во многих колледжах, включая такие, что обслуживали исключительно отпрысков титулованных и привилегированных особ, поэтому ему были хорошо знакомы враждебные тупые взгляды тех, кто о нем ведать не ведал, не имел никакого желания его слушать и презирал уже за то, что их университет полагал, будто у них может возникнуть желание его послушать. И поэтому ряды гримасничающих чи ничем новым копилку его предыдущего опыта не пополнили.
К тому же его утешало присутствие в зале коллег — и не только Финна, стоявшего у дальней стены в ожидании побоища, и Веры Лугофф, прикрывшей лицо вдовьей вуалью в знак скорби о том, что с ней сотворили чи, но и тех, кого Карлсон искренне любил и уважал. Он был особенно рад увидеть Сандру Джаагин. Как и он, Сандра стала на много лет старше, но явно проходила регулярные процедуры омоложения, поэтому выглядела далеко не той сломленной женщиной, какой ее описывал Финн — она даже улыбнулась ему с дальнего ряда кресел. Лишь внезапная тревога, мелькнувшая в ее глазах, когда на подиум вышел чи-модератор доктор Флей Гарх, на миг окатила его страхом.
Гарх облизнул миниатюрные губки с отвращением существа, только что обнаружившего, что по нему кто-то ползает, и произнес:
— Сегодня мы рады видеть среди нас выдающегося Гом сап автора Брайана Карлсона, который являет собой пример состояния писательского искусства в той степени, в какой оно применимо к его биологическому виду. Более того, маэстро — обладатель многих премий, а это показывает, что собственная раса оценивает его как достигшего или почти достигшего вершины шкалы качества — по их версии, разумеется. Карлсон присоединился к нашей программе 'Приглашенные авторы', и его регулярные вклады в эту программу обеспечат нас яркими и неоднократными демонстрациями предпочтений Гом сап в области конструирования прозы. Он согласился открыть сегодняшнее заседание чтением типичного отрывка из своей работы. Господин Карлсон?
Последовали ободряющие аплодисменты всех людей, кроме Эверетта Финна, который демонстративно скрестил руки на груди.
Ну и черт с ним.
Карлсон затянул традиционное вступление о том, какая для него честь представлять свой вид разумных существ, об огромной важности межкультурного обмена и о его великой надежде на то, что это может стать фундаментом дальнейшего прогресса в отношениях между двумя великими расами и т. д., и т. п.
Потом он активировал в блокноте гипертекстовую ссылку и начал читать.
Карлсон создал себе репутацию, творя в двух взаимоисключающих жанрах. Первым были межвидовые НФ-триллеры, в которых он описывал высосанные из пальца хитроумные тайные организации, включающие сложные альянсы между расами как реальных, так и вымышленных инопланетян. Эти тайные организации, если бы им не противодействовали отважные герои и героини Карлсона, грозили устроить кровавую резню с уничтожением целых планет. Вторым жанром были трогательные буколические приключения наивного мальчика, постепенно взрослеющего среди водных пажитей планеты-океана Грив. Оба цикла до предела напрягали доверчивость читателей: в первом случае из-за того, что его гигантские тайные организации никогда не рушились из-за неумелого руководства или внутренних противоречий, подобно большинству синдикатов такого масштаба, а во втором — из-за того, что юный герой из цикла о Гриве, в котором давно распознали самого Карлсона в детстве, не постарел и на день, несмотря на тридцать с хвостиком томов его приключений, примерно по году событий в каждом.
Последний же опус Карлсона, которым он чрезвычайно гордился, не принадлежал к какой-либо вымышленной вселенной. То была основанная на реальных событиях история любви юноши и девушки, познакомившихся в киберсети, соединившихся в новую гештальт-личность и теперь испытывающих общее сильное желание к бывшим возлюбленным каждого из них. И собравшимся в зале чи он прочел отрывок как раз из этого новейшего романа, продемонстрировав то присущее ему владение интонациями и идиомами, из-за которого он когда-то даже задумался о второй карьере актера-диктора в кибердрамах.
Карлсон увлекся. Он упивался молчанием аудитории, воспринимая его как признательность. Он затерялся в глубинах написанной им истории, видел рядом своих слушателей и на несколько мимолетных мгновений стал не литератором с несомненной, но печально ограниченной одаренностью, а божеством, наслаждающимся богатством вселенной, которую сам же и создал.
Закончив, он услышал вежливое шипение.
На этот счет его предупреждали — то был местный эквивалент аплодисментов. Он воспринял их как должное и ответил в своей любимой манере, прижав ладонь ко лбу и покачивая головой, думая при этом: 'Не понимаю, о чем это болтал Финн, все не так уж и плохо'.
Потом начались вопросы.
— Господин Карлсон, на каком расстоянии от планеты вашей героини находится солнце?
Карлсон моргнул:
