Ипостась

силы оставили его, сфинктеры расслабились, и из молодого человека потекло двумя потоками. Люди, сидевшие рядом с Десайем, отпрянули в сторону, но при той плотности, с которой был заполнен вагон, отодвинуться получилось всего чуть, и досталось многим.

– Ты совсем ошалел, что ли?! – заорал на него крупный мужчина, в почти белую ткань дхоти[17] которого быстро впитывалась красно-бурая блевотина Шанкара. Для придания словам большей значимости пострадавший отвесил парню оплеуху. Сила удара была невелика, так как не хватало места для замаха.

Спокойно, этот мужчина прав. Никто не должен узнать, что ты бхутот.

Шелковый платок, чудом оставшийся чистым, все быстрее скользил между пальцами. Взгляд Шанкара, плохо соображающего, что происходит, не сходил с толстой, украшенной несколькими складками шеи пострадавшего мужчины.

– Мальчику плохо, вы что, не видите? – вступился кто-то из коридора. Судя по голосу – женщина в годах. Ей, конечно, легко рассуждать, до нее, поди, еще и запах-то не дошел.

– Да он тут все уделал! – взревел мужчина.

Соседи Шанкара, кто молча, кто с визгом вскакивали со своих мест. Насколько это было возможно в тесноте вагона. Из-под молодого человека по изодранному винилу сиденья расплывалось грязно-бурое пятно, распространяющее столь сильный запах, что забить его не смогла даже исходная духота.

Воспользовавшись образовавшимся вокруг Шанкара относительно свободным пространством, тучный мужчина в испачканных дхоти схватил парня за шиворот и резким движением выдернул его с испачканного вагонного дивана.

Убери румаль! Не давай волю рукам!

Шанкар мог бы задушить этого мужчину в считаные секунды. Он знал как, и ни сила, ни разница в весовой категории не дали бы обиженному пассажиру никакой форы. Но Шанкар не мог, он больше не бхутот. Он даже не тхаг.

Тащить Шанкара далеко мужчина не стал. Да и не смог бы – по проходу до тамбура не добраться. Когда Десай пришел в себя, ободренный свежим ветерком, он уже был снаружи. Его выбросили в окно. Поезд, вздрогнул и, медленно набирая ход, продолжил путь. А через полминуты из окна, которое успело удалиться от Шанкара метров на сто, вылетел холщовый мешок, принадлежащий молодому человеку. Румаль Шанкар по-прежнему держал в руке, крепко сжав пальцы, чтобы не потерять последнее, что связывало его с прошлой жизнью.

Десай поднялся на ноги. Голова сильно кружилась, ноги норовили подогнуться. Но нужно идти. Он не знал, куда и для чего. Но надо же что-то делать, хотя бы выстирать одежду. А для этого надо найти воду.

Из мешка ничего не пропало. Все жалкие пожитки, оставшиеся от тяжелого путешествия, выпавшего на долю Шанкара, были на месте. И то, что он принес оттуда, тоже лежало там: плотный, замотанный целлофаном пакет и аккуратно свернутый в узел румаль Раджеша. Трудно сказать, зачем он забрал платок джемадара. Наверное, как сувенир.

От последней мысли Шанкара снова вырвало.

Глава 14

Корабельный колокол – анахронизм и дань традициям флота – бешено колотился, звеня что есть сил. Только слышно его не было. Как будто кто-то заботливый обернул латунный язык бархатом, чтобы назойливый звон не досаждал отдыхающей команде.

Отдыхать было некогда. Впору было отправиться к корабельному капеллану, перетереть насчет отпущения грехов и местечка получше на том свете. Одна беда – капеллан вместе со всеми метался по палубе, не понимая, за что хвататься и чем он может помочь.

Мичман Окоёмов, намертво вцепившийся в лесенку, ведущую на башню палубного орудия, широко открытыми глазами смотрел направо. В сторону океана. Там было на что посмотреть.

Матросы носились по вдруг ставшей мокрой и неуютной палубе, падали, матерясь, ломали руки и ноги, истошно вопя. Но звуков не было. Только мерный, пробирающий до самого нутра гул, несущийся оттуда, из океана. Из самого сердца волны.

Можно ли назвать волной водяной вал высотой... Окоёмов задумался, пытаясь понять, где заканчивается то, что он видел прямо сейчас собственными глазами. Если бы кто- то рассказал, что такое бывает, скорее всего, он не поверил бы. Но он видел вал сам, и, что хуже всего, его видела вся остальная команда. Иначе как объяснить тот кавардак, что творился на палубе? Надежды, что рассосется, что это всего лишь галлюцинация утомленного качкой воображения, не было никакой.

Нет, высоту волны определить Окоёмов не мог. Не сразу понял почему, а когда сообразил, мелкая дрожь в руках перешла в крупную по всему телу. Пальцы свело судорогой, ноги сделались ватными, а голова отказывалась воспринимать что-либо, кроме гигантской водяной горы, медленно, но неотвратимо наползающей на «Ивана Грозного». Высоту определить не удавалось по простой причине – он не видел ее верхушки. Увенчанная пенными бурунами, бросающими вниз тонны брызг, пытающихся смести с палубы попавшего в переделку крейсера несчастных людей, она терялась за низко висящими облаками.

Капитан каким-то невероятным усилием сумел повернуть корабль носом к волне, и качать крейсер стало немного меньше. Только что это могло изменить?

На палубе царила паника. Кто-то привязывал себя канатами к трубам и орудиям, кто-то прыгал за борт. Старпом – Окоёмов видел своими глазами – пустил себе пулю в лоб. Кровь с металла палубы смыло мгновенно – с неба валил водопад брызг.

Вода заливала глаза, попадала в нос и рот, заставляя закашливаться в тщетной попытке выгнать соленую влагу из легких, но Окоёмов не отводил взора от волны, вздымающейся теперь в нескольких метрах от борта. Зрелище ужасало и завораживало одновременно. Очень не хотелось умирать, но странное чувство восторга, восхищения стихией затягивало. Василий поймал себя на мысли, что вряд ли стал бы бежать, даже если было бы куда. Такое зрелище невозможно пропустить, такой мощи больше никогда не увидеть.

Но бежать было некуда. Крейсер бронированной улиткой медленно взбирался по склону водяной горы. Точнее, это вода двигалась, поднимая корабль, казавшийся на ее фоне щепкой. Если гора не идет к Магомету... от такой горы никому не уйти, эта гора шла сама.

Совсем рядом о броню соседнего орудия с гулким металлическим звоном ударилось тело матроса. Окоё– мова окатило кровавой кашей, но падающая с неба вода тут же все смыла. Момент очищения, момент истины.

Когда мичман повернулся, дыхание перехватило, словно кто-то огромный передавил лапищей трахею. За кормой разверзлась настоящая пропасть, в которую, медленно вращаясь, летело несколько тел, облаченных в форму матросов ВМС России. Картина пугала своей сюрреалистичностью, крейсер будто поднимался на небеса. Не в сторону космоса, а в те самые Небеса. А упавшие за борт матросы скоро достигнут ада – там, далеко-далеко, Окоёмов видел размытую туманом черно- коричневую бездну.

Умом он понимал, что это никакая не бездна, а обнажившееся из-за отлива, всегда предшествующего цунами, морское дно. Но сознание отказывалось в это верить. Какое дно – берега отсюда даже не видно? Хотя вот же он – за кормой воды не было совсем. Темная, местами перемежающаяся светлыми проплешинами песчаных островков долина, усеянная десятками тысяч извивающихся в предсмертной агонии морских обитателей.

Окоёмов почувствовал, что его неуклонно тащит куда-то. Руки еще сильнее вцепились в перекладины лесенки, а ноги потеряли опору: «Иван Грозный», нарушая всемирный закон гравитации, неспешно и величественно опрокидывался палубой вниз, но продолжал плыть по водной глади, вдруг решившей поменяться местами с небом.

Крик, застрявший до того в глубинах дыхательных путей, вырвался наконец на свободу. Как только дно «Ивана Грозного» оторвалось от нереально долго держащей его воды, события начали развиваться