Он подошел, встал рядом с матерью и посмотрел Гурни прямо в глаза.
- Не глупости, если это доставляет радость людям. Я очень хотел бы, чтобы ты сейчас сыграл для нас. С планом битвы можно и повременить. Мы все равно не начнем ее раньше завтрашнего дня.
- Я... я пойду возьму в коридоре свой бализет, - Гурни обошел их и скрылся за занавесями.
Пол положил руку на руку матери и почувствовал, что та дрожит.
- Все прошло, мама, - сказал он.
Не поворачивая головы, она взглянула на него уголком глаз:
- Прошло?
- Конечно, Гурни...
- Гурни? Ах, да... - она опустила глаза.
Занавеси разошлись, и вошел Гурни с бализетом. Избегая смотреть им в глаза, он принялся настраивать его. Драпировки на стенах глушили эхо, делая звучание инструмента мягким и интимным.
Пол подвел мать к подушкам и усадил ее так, чтобы спиной она опиралась о толстые ковры на стенах. Внезапно Пола поразило то, какой постаревшей она выглядит с иссушенным пустыней лицом, с морщинами в уголках синих глаз.
'Она устала, - подумал он. - Мы должны найти способ облегчить ее бремя'.
Гурни взял аккорд.
Пол посмотрел на него и сказал:
- Я... у меня срочное дело. Я скоро вернусь.
Гурни посмотрел на него отсутствующим взглядом, как будто он был сейчас вновь под открытым небом Каладана, где на горизонте громоздились тучи, обещая дождь.
Пол силой заставил себя направиться к выходу и, раздвинув тяжелые занавеси, вышел в коридор. Он слышал, как Гурни за его спиной повел мелодию, и помедлил немного, слушая музыку.
Сады и виноградники,
Полногрудые гурии,
Чаши полные вина передо мной.
Почему же твержу я о битвах,
О покрытых песком горах?
Почему на лице моем слезы?
Небеса надо мной разверзлись
И сулят мне любое богатство,
Подставляй лишь свои ладони.
Отчего же в мыслях моих преграды
Яд смертельный, опущенный в чашу?
Почему на лице моем слезы?
Меня манят прекрасные руки,
Красотою своей ослепляя,
Обещая восторги Эдема.
Отчего ж мои мысли о шрамах,
Мои думы о старых грехах?..
Отчего я в слезах засыпаю?
Перед Полом возник появившийся из-за угла курьер - федайкин, закутанный в плащ. Капюшон его бурнуса был откинут, плотно застегнутый стилсьют указывал на то, что человек только что из пустыни.
Пол знаком велел ему остановиться. Тот поклонился, сложив ладони перед собой, как если бы приветствовал, согласно ритуалу. Преподобную мать или сайадину, и сказал:
- Муаддиб, вожди начинают прибывать на Совет.
- Так скоро?
- Это те, за которыми Стилгар посылал раньше, когда он думал... человек умолк.
- Понимаю, - Пол оглянулся на слабый звук бализета, думая о старинной песне, которую выбрала его мать, - песне, сочетающей в себе радостную мелодию и грустные слова.
- Скоро сюда вместе с другими придет Стилгар. Покажи ему, где ожидает моя мать.
- Я буду ждать здесь, Муаддиб, - сказал курьер.
- Да, жди здесь.
Пол прошел мимо человека и углубился в пещеру, направляясь к тому месту, где был бассейн для сбора воды. В таком месте должен быть маленький Шаи-Хулуд, червь не больше девяти метров длиной, надежно спрятанный за стенками водяной ловушки. Создатель избегал появления воды - она была для него ядом, и утопление Создателя было величайшей тайной Свободных, поскольку в результате возникала особая субстанция - Вода Жизни - яд, изменить который могла только Преподобная мать.
Решение пришло к Полу в тот момент, когда он смотрел в лицо опасности, угрожавшей его матери. Ни одна тропа будущего, которую он видел, не указывала на подобную опасность, исходящую от Гурни Хэллека. Будущее, серое облако будущего несло с собой чувство, будто вся Вселенная, скрученная в клубок, повисла над ним, подобно призрачному миру.
Его организм привык к с пай су, и он постепенно входил в такое состояние, когда способность предвидения становилась все слабее и слабее, когда будущее видится все более тускло. 'Я должен его видеть! - решил Пол. - Я утоплю Создателя и посмотрю, действительно ли я Квизатц Хедерах, способный перенести испытание, которое переносит Преподобная мать'.
* * *
И вот на третий год войны пустыни случилось так,
что Пол Муаддиб лежал один в Птичьей пещере.
И лежал он как мертвый, погруженный в откровение
Воды Жизни, преодолевая границы Времени благодаря
яду, который дает жизнь. Так исполнилось пророчество
о том, что Лизан ал-Гаиб мог быть живым и мертвым
одновременно.
Принцесса Ирулэн.
Собрание легенд Арраки.
В предрассветной тьме Чани вышла из долины Хаббания, слыша, как жужжит топтер, доставивший ее с юга. Она направлялась к тайной пещере. Позади нее, держась на расстоянии, прячась за уступами скал, продвигался эскорт, оберегавший ее от опасностей. Он подчинялся требованию женщины Муаддиба, матери его первенца, которая пожелала идти одна.
'Почему он меня вызвал? - спрашивала она себя. - Ведь он сам велел мне оставаться на юге с маленьким Лето и Алией'.
Подобрав плащ, она быстро скользнула вдоль скалистого барьера и пошла вверх по крутой тропе, распознать которую в темноте мог лишь глаз, привыкший к условиям пустыни.
Обломки камней скользили у нее под ногами, но она пробиралась вперед с врожденной ловкостью.
Подъем развлек ее, несколько разогнав тревогу, вызванную молчаливым исчезновением эскорта и тем, что за ней был послан топтер. Втайне она радовалась близкому свиданию с Полом Муаддибом, ее Узулом. Его имя стало боевым кличем всей планеты: 'Муаддиб! Муаддиб!' Но она знала другого человека, с другим именем, отца ее сына, нежного любовника.
Высокая человеческая фигура возникла из-за скалы сверху и сделала знак поспешить. Она ускорила шаги. На восточном горизонте показалась узкая полоска света. Птицы звонко приветствовали зарю, взмывая в небо.
Человек наверху не принадлежал к ее эскорту. 'Отейм?' - подумала она, подмечая в движениях и манере держаться знакомые черты. Она подошла к нему и узнала в свете разгорающейся зари широкое, плоское лицо лейтенанта-федайкина. Голова его была непокрыта, а фильтр укреплен у рта небрежно, как делают тогда, когда выходят в пустыню на короткое время.
- Торопись, - прошептал он и через открытую трещину провел ее в пещеру-тайник. - Скоро станет светло. - Он закрыл за собой отверстие. Патруль Харконненов летает то тут, то там. Они не должны обнаружить наше местонахождение.
Они вошли в узкий боковой проход, ведущий к Птичьей пещере. По пути их следования загорались
