глоуглобы. Наконец Отейм обогнал ее и сказал:
- Иди за мной, теперь уже скоро.
Они прошли коридор, еще одну дверь-клапан, еще коридор и вошли в помещение, которое предназначалось для отдыха сайадины в дневное время. Каменный пол покрывали ковры и подушки, стены прятались под узорчатыми тканями с изображенным на них красным ястребом. Низкий складной столик у одной из стен был завален бумагами, от которых исходил аромат спайса.
Преподобная мать сидела одна, прямо против входа. Она посмотрела на вошедших отсутствующим, устремленным в себя взглядом, вызывавшим невольную дрожь.
Отейм сложил ладони у груди:
- Я привел Чани, - с этими словами он поклонился и исчез за занавесами.
И Джессика подумала: 'Как я скажу об этом Чани?'
- Как чувствует себя мой внук? - спросила Джессика.
'Значит, приветствие будет ритуальным, - подумала Чани, и страхи ее вернулись вновь. - Где Муаддиб? Почему его здесь нет? Почему он меня не встречает?'
- Он здоров и счастлив, матушка, - ответила Чани. - Я оставила его и Алию на попечение Хары.
'Матушка', - подумала Джессика. - Да, она имеет право называть меня так в ритуальном приветствии. Она подарила мне внука'.
- Я слышала, что из сьетча Коануа была прислана в подарок материя, ровным, невыразительным голосом произнесла Джессика.
- Это прекрасная материя.
- Прислала ли мне Алия записку?
- Нет. Но сейчас люди сьетча стали привыкать к ее странностям, и стало легче.
'Почему она тянет? - подумала Чани. - Случилось нечто важное, иначе за мной не прислали бы топтер. А мы никак не можем покончить с ритуалом'.
- Часть новой материи мы должны употребить на одежду для маленького Лето, - тон оставался сухим и безжизненным.
- Как пожелаете, матушка, - в тон ей сказала Чани. - Есть ли новости с поля боя? - она изо всех сил старалась сохранять бесстрастное выражение лица, опасаясь, что Джессика может понять истинный смысл вопроса - он был о Муаддибе.
- Новые победы. Раббан осторожно намекает на перемирие. Его посланные лишились воды. В некоторых деревнях синков Раббан даже пошел на снижение налогов. Люди понимают, что он делает это из страха перед нами.
- Все идет так, как предсказал Муаддиб, - сказала Чани. Она прямо посмотрела на Джессику, стараясь подавить свои страхи. 'Я произнесла его имя, но она не отозвалась на это. На этом застывшем каменном лице ничего нельзя прочесть... такой я ее еще никогда не видела. Что с моим У зудом?'
- Хотелось бы мне оказаться сейчас на юге, - сказала Джессика. Оазисы были так прекрасны, когда мы их покидали. Не так уж далек тот день, когда вся земля станет цветущей.
- Земля прекрасна, это правда, но на ней много скорби.
- Скорбь - гордость победы, - ответила Джессика.
'Не подготавливает ли она меня к скорби?' - спросила себя Чани.
- Так много женщин, оставшихся без мужчин. Мне завидовали, когда узнали, что меня вызывают на север.
- Это я тебя вызвала, - ответила Джессика на ее непрямой вопрос.
Чани чувствовала, как сильно забилось в ее груди сердце. Страшась того, что она могла услышать, она едва не зажала уши руками. И все же голос ее прозвучал ровно, когда она заметила:
- Послание подписано Муаддибом.
- Я сама подписала его так в присутствии лейтенанта. Это было необходимой уверткой, - призналась Джессика. А про себя подумала: 'Она стойкая женщина. Она умеет держаться даже тогда, когда страх наполняет ее до краев. Да, она может быть той, кто нам нужен'.
Лишь слабый намек на покорность мелькнул в словах Чани, когда она проговорила:
- Теперь вы можете сказать то, что должны сказать.
- Ты мне была нужна здесь для того, чтобы помочь оживить Пола, - с усилием проговорила Джессика и подумала: 'Я сказала именно то, что нужно. Теперь она знает, что Пол жив и что ему грозит опасность - и все это выражено в одном слове'.
Чани помедлила лишь одно мгновение, приходя в себя.
- Что именно я должна сделать? - Ей хотелось броситься к Джессике, трясти ее за плечи и кричать: 'Отведи меня к нему!' Но она молча ждала ответа.
- Я подозреваю, что Харконненам удалось спрятать среди нас агента, чтобы отравить Пола. Это единственное правдоподобное объяснение. В высшей степени необычный яд: я самым тщательным образом исследовала его кровь, но не обнаружила его.
- Яд?! Пол страдает! Я пойду... - Чани шагнула вперед.
- Он без сознания, - сказала Джессика. - Его жизненные процессы настолько вялы, что могут быть обнаружены лишь самым чутким прибором. Мне страшно даже подумать о том, что могло бы произойти, если бы я не нашла его лежащим в углу пещеры.
- Вы вызвали меня сюда не только из вежливости, - сказала Чани. - У вас были другие соображения. Я слишком хорошо вас знаю. Преподобная мать. Скажите же, что я могу сделать такого, чего не можете вы?
'Она храбрая, милая и такая... восприимчивая, - подумала Джессика. Из нее получилась бы прекрасная Бене Гессерит'.
- Может быть, тебе будет трудно в это поверить, но я сама толком не знаю, зачем посылала за тобой. Просто был такой импульс, неожиданная мысль: 'Пошли за Чани!'
И тут Чани впервые заметила печаль на лице Джессики, неприкрытую боль в ее глазах. Руки безвольно лежали вдоль застывшего в неподвижности тела, укрытого плащом. Кожа на лице казалась восковой и безжизненной.
- Я сделала все, что было в моих силах, - добавила Джессика. - Это 'все'... оно настолько шире всего, что подразумевается обычно под этим словом, что тебе трудно это представить. И все же... я потерпела неудачу.
- Этот старый друг... Хэллек, он не может быть предателем?
- Только не Гурни! - ответила Джессика.
Эти два слова заключали в себе очень многое, и Чани увидела за ними поиски, сомнения, воспоминания о старых ошибках...
Чани выпрямилась и поправила платье цвета пустыни.
- Отведите меня к нему!
Джессика встала и сквозь занавеси на левой стене вышла из комнаты.
Чани последовала за ней и оказалась в помещении, которое служило кладовой. Пол лежал у дальней стены на походных подушках. Единственный глоуглоб над его головой освещал его лицо.
Чани подавила желание броситься вперед, рухнуть на колени возле него. Вместо этого она обратилась мыслями к сыну, маленькому Лето. В это мгновение она поняла, что и Джессика однажды пережила подобное: когда смерть угрожала ее мужу, она переключилась на мысли о своем юном сыне. Осознав это, Чани ощутила тесную связь между собой и старшей женщиной. Она протянула руку и вложила ее в руку Джессики. Ответное пожатие было до боли крепким.
- Он жив, - поспешила успокоить ее Джессика. - Уверяю тебя, он жив. Но нить его жизни так глубоко спрятана, что ее можно не распознать. Кое-кто из вождей уже шепчется по углам, что во мне говорит только мать, а не Преподобная мать, что мой сын давно мертв, а я не хочу отдавать племени его воду.
- Сколько времени он находится в таком состоянии? - спросила Чани.
- Три недели. Всю первую неделю я прилагала отчаянные усилия, чтобы оживить его. Были собрания... споры... расследования... Потом я послала за тобой. Федайкины повинуются мне, и все же не следует закрывать глаза на то, что... - Она провела языком по губам, наблюдая, как Чани приближается к Полу.
