появился дополнительный узел, а далее начал действовать Закон Турффеля, согласно которому искажение стабилизировалось таким образом, что появились три отдельные точки, каждая из которых перемещала объект примерно той же массы, что и другие, на один скачок вокруг треугольника. Я не могу сразу найти объяснение тому факту, что третья масса прибыла сюда на такой скорости. Однако рискну высказать предварительное соображение, что резкое повышение скорости было вызвано неожиданным созданием узла. Разумеется, не исключено, что объект и до этого перемещался довольно быстро. Но не думаю, что в своем естественном состоянии он хорошо прожаренный.
— А знаете, — очнулся Чудакулли, — мне даже показалось, что некоторые слова я понял! Те, что покороче.
— О, да ведь нет ничего проще, — радостно заявил казначей. — Мы отправляем в Гункунг эту… собачью штуку. Ринсвинда закинуло в какое-то другое место. А сюда прибыло это существо. Это как та игра — «передай мяч».
— Вот видишь? — обратился Чудакулли к Тупсу. — Ты изъясняешься на языке, понятном казначею. А он все утро провел, гоняясь за сушеными лягушками.
В зал, пригибаясь под весом гигантского атласа, ввалился библиотекарь.
— У-ук.
— По крайней мере, теперь ты можешь показать нам, куда, по-твоему, занесло Ринсвинда.
Думминг вынул из шляпы линейку и два компаса.
— Ну, если предположить, что изначально Ринсвинд находился посередине Противовесного континента, — сказал он, — то остается лишь провести линию к третьей…
У-ук!
— Это же простой карандаш, берешь старательную…
— И-и к!
Хорошо, хорошо, остается лишь представить третью точку, равноудаленную от двух других… Э-э… И похоже, она находится где-то в Краевом океане или даже за Краем.
— Чтобы такие твари водились в океане? задумчиво произнес Чудакулли, разглядывая свежеламинированный труп.
В таком случае третья точка, должно быть, располагается на линии, идущей в противоположном направлении…
Волшебники столпились вокруг Тупса. Там что-то было.
— И кто это рисовал? Руки бы пообрывать такому художнику… поморщился декан.
— Изображение такое нечеткое потому, что никто толком не знает, существует это место или нет, — объяснил главный философ.
Прямо посреди моря находился крошечный континент крошечный по масштабам Плоского мира, разумеется.
— «ХХХХ», — прочел Думминг.
— Так написали, потому что никто не знает, как это место называется на самом деле, — сказал Чудакулли.
— Значит, вот куда мы его отправили, — покачал головой Думминг. Мы забросили его в место, про которое даже толком не знаем, существует оно или нет!
— О. теперь-то мы знаем, что оно существует, — — бодро ответил Чудакулли. Должно существовать. Обязано. И должно быть чертовски благодатным местечком, если крысы там вырастают до таких размеров.
— Пойду проверю, нельзя ли перенести… — начал было Думминг.
— О нет, — решительно оборвал его Чудакулли. — Премного благодарны, но лучше не надо. Иначе в следующий раз над нашими головами просвистит слон, а когда слоны падают, от них масса беспорядка. Нет уж. Оставьте беднягу Ринс-винда в покое. Надо придумать что-то другое…
Он потер руки.
— По-моему, самое время пообедать, — сказал он.
— Гм… — ответил главный философ. — Аркканцлер, еще один вопрос. А ты уверен, что мы правильно поступили, когда перед отправкой той лающей штуковины подожгли веревочку?
— О, без сомнений, — успокоил его уже спешащий к дверям Чудакулли. — Зато теперь никто не скажет, будто бы мы ею попользовались, а потом вернули. Она улетела в том нее состоянии, что и прилетела…
Геке тихонько дремал.
Волшебники были правы. Геке не умел думать.
Слова, определяющего его способности, попросту не существовало.
Даже сам Геке не мог сказать, на что именно он способен.
Но он собирался это выяснить.
Гусиное перо, сажая кляксы и царапая чистый лист бумаги, вдруг принялось строчить и без каких-либо очевидных на то оснований нарисовало календарь на год. Календарь венчало довольно угловатое изображение гончей, стоящей на задних лапах.
Почва была красная, точь-в-точь как в Гункунге. Но если там земля плодородная — оставив стул на лужайке, вечером на том же месте можно увидеть четыре маленьких деревца, — то здесь это песок, красный от миллиона лет прокаливания на солнце нескончаемого лета.
Изредка попадались пятачки пожелтевшей травы и низкорослые серо-зеленые деревья. Но что было повсюду, так это нестерпимый жар.
В особенности это было заметно по небольшому прудику, который располагался под бледными каучуковыми деревьями. Пруд дымился.
Из облаков пара появилась фигура человека. Человек рассеянно выбирал из бороды обгоревшие клочки.
Наконец его внутренний мир перестал вращаться, и Ринсвинд сконцентрировал внимание на четырех мужчинах. Которые, в свою очередь, с интересом наблюдали за ним.
На всю четверку приходилось не более двух квадратных футов одежды, а лица мужчин покрывали странного вида линии и кольца.
Ринсвинд не был расистом по трем причинам. В слишком многих местах и слишком неожиданно он оказывался, чтобы в нем могли развиться подобные наклонности. Кроме того, если хорошенько подумать, самые кошмарные события в жизни Ринсвинда были связаны с очень даже белокожими людьми, с гардеробом у которых было все в порядке. Это две причины.
Третья же причина заключалась в том, что четверо мужчин держали по копью каждый. Они неторопливо поднялись с корточек и направили острые наконечники на Ринсвинда. А в зрелище четырех копий, нацеленных на ваше горло, есть нечто вызывающее бесконечное уважение, так что на память вам непроизвольно приходит слово «сэр».
Один из мужчин пожал плечами и опустил копье.
— Здорово, мужик, — сказал он.
Одним копьем меньше. Ситуация потихоньку улучшалась.
— Э-э… Насколько я понял, сэр, это ведь не Незримый Университет? — спросил Ринсвинд.
Остальные копья тоже опустились. Мужчины заухмылялись. Зубы у них были очень белые.
— Может, это Клатч? Или Очудноземье? Очень похоже на Очудноземье, — с надеждой в голосе осведомился Ринсвинд.
— Честно говоря, мужик, никогда не слышал об этих мужиках, — ответил один из аборигенов. Странная четверка обступила Ринсвинда со всех сторон.
— Ну и как мы его назовем?
— Мужик-Кенгуру. А что, нормально. Так кенгуру, а так мужик. Старые мужики говорят, раньше, во Сне, такое случалось сплошь и рядом.
— А мне показалось, он вроде как и не кенгуру.
— Во-во.
— Но мы можем проверить.
Один из аборигенов, с виду главный, улыбаясь, приблизился к Ринсвинду. Улыбка была из тех, что обычно приберегают для имбецилов и людей с оружием. Он протягивал Ринсвинду дощечку.
