Эшер вышел, и я слышал, как он в сердцах громко хлопнул дверью в приемной.
Странное посещение. Он действительно думал, что я начну выкладывать подробности своих отношений с клиентами? Эшер не мог так думать. Судя по вопросам, он не узнать хотел от меня что-то, а напротив, что-то хотел сказать, и ждал, когда я задам нужный вопрос. А я не задал. Я даже догадывался, какой вопрос Эшер от меня ждал. И я действительно хотел это спросить, но что-то удержало. Нет, не что-то, я прекрасно понимал, что, задав вопрос, спровоцирую комиссара продолжить логическую цепочку, оборвавшуюся для него в таком месте, которое он не мог восстановить без моей помощи.
И не нужно.
Вопрос я задам, конечно, но не Эшеру.
Ревекка так и не позвонила. Не было звонка ни ночью, ни утром, весь следующий день я просидел в офисе, как на иголках, звонили десятки людей — клиентов и просто знакомых, по обычному телефону и на мобильный, я дал интервью репортеру из «Аризона пост» и ведущему программы новостей Fox News, и, по- моему, к вечеру у меня начался жар — во всяком случае, чувствовал я себя отвратительно, голова раскалывалась, в груди что-то тлело, я отпустил Джемму, остался в офисе один, и на меня нахлынули воспоминания — банальное выражение, но они именно нахлынули, как волна на берег, и так же, как волна, откатывались назад, в подсознание. Ревекку я вспоминал почему-то в ее белой ночной рубашке, которую она надевала после того, как все заканчивалось и мы оба начинали ощущать прохладу. В рубашке она была похожа на ангела, какими их изображают в детских книжках, и я как-то сказал, что ей нужно научиться играть на арфе.
«А я умею, — улыбнулась Ревекка. — И на арфе, и на флейте. В раю это пригодится».
«Ты уверена, что попадешь в рай?»
«Да, — серьезно сказала она. — Ты хочешь сказать, что я грешила? Есть поступки, которые выглядят греховными и дурными, но, если конечная их цель — победа над злом, то в конце концов эти поступки вознаграждаются».
Мне не хотелось спорить, и, уже будучи в полусне, я задал Ревекке тот вопрос, ответ на который хотел получить у комиссара Эшера. Я помнил, что Ревекка что-то ответила, но не помнил — что именно: я уже спал. А на другой день забыл и о самом вопросе…
Что если Ревекка не позвонит никогда?
Я не мог без нее. Не мог думать, есть, пить. Не мог жить. Работать, впрочем, я, как ни странно, мог — по утрам приезжал в офис и принимал клиентов, число которых после моего возвращения увеличивалось с каждым днем. Реклама, даже дурная, — великая сила. Впрочем, случаи это были не интересные, большая часть — нападения с попыткой ограбления, практически без телесных повреждений, но попались и несколько дел, от которых я не мог отказаться. Из офиса я обычно отправлялся в ресторан, который неожиданно обнаружил на углу улицы Линкольна и Третьей авеню — остановившись там как-то у красного светофора, я обратил внимание на рекламу с изображением рогатого господина, похожего на оперного Мефистофеля, каким его играл русский бас Шаляпин. Тем же вечером я нашел поблизости место для парковки и неплохо провел время в темном полуподвальчике, где тихо играла музыка из «Фауста», под которую было легко танцевать со случайными соседками — женщинами, видимо, такими же одинокими и готовыми на случайные связи. С некоторыми из них я после приятного вечера отправлялся домой — иногда к себе, но чаще к ним, — и ночи тоже получались приятными, а утром Джемма, кисло улыбаясь, стирала с моей щеки, а однажды даже с затылка следы помады. Не знаю, что думала обо мне секретарша, я никогда ее об этом не спрашивал, держал дистанцию, хотя и знал, что она тоже была одинока, как те женщины из «Мефисто», и, возможно — нет, даже наверняка — согласилась бы поужинать со мной и в этом ресторане и в любом другом, и поехать потом ко мне или к ней, и провести ночь, я даже представлял, как это у нас могло получиться, но никогда не приглашал ее не то что в ресторан, но даже в кафе на первом этаже, где собирались на ланч знакомые юристы и куда принято было приходить с секретаршами, поскольку считалось, что здесь не просто завтракают, но обсуждают юридические проблемы, которые не всегда удается решить в официальной обстановке.
В общем, я старался забыться, как мог, и был уверен в том, что Ревекка никогда больше не появится ни в моем кабинете, ни, тем более, в моей спальне. Осторожно попытался навести дополнительные справки о «Христианских паломниках» — был бы жив Рик, получить информацию оказалось бы гораздо проще, а сейчас приходилось обращаться к совершенно мне не известным людям, по рекомендации, конечно, но все равно не внушавшим особого доверия, я не мог и не собирался делиться с детективами всей имевшейся у меня информацией, а без этого они не очень понимали условия задачи, на столе у меня лежали четыре отчета о деятельности секты, где много говорилось о Ревиво и его завиральных идеях, о нынешнем главе «паломников» Кошениле, личности, насколько я понял, совершенно бесцветной, и ни разу не было упомянуто имя Ревекки Браун.
В отчетах я нашел телефонные номера нескольких офисов «паломников» и позвонил по всем, называя каждый раз новые имена и представляясь то репортером, то поклонником идей мэтра Ревиво. Со мной говорили вежливо — до тех пор, пока я не спрашивал, как найти мисс Ревекку Браун из опекунского совета. Никто не знал этого имени — во всяком случае, если верить голосам, сразу становившимся отрешенными, лишенными былых вежливых интонаций.
Конечно, я провел полный контекстовый поиск во всех телефонных и адресных книгах Аризоны — без результата, — а потом перешел к другим штатам, но по мере удаления поиска от Финикса надежды мои уменьшались, причем по вполне физическому закону: обратно пропорционально квадрату расстояния.
Я не пропускал полицейских хроник ни в «Финикс пост», ни в других более или менее осведомленных газетах и по телевидению следил за всеми новостными каналами. Я не думал, что «паломники» способны расправиться с Ревеккой — это было глупо, — но все равно изучал криминальную хронику.
После казни Бойзена зла в мире не стало меньше ни на йоту. Чего и следовало ожидать, конечно, вся эта история изначально не стоила того, чтобы относиться к ней серьезно. «Паломники» были обычными религиозными фанатиками, а идеи у фанатиков такие, что нормальным людям не понять. Чтобы убедить себя в этом окончательно, я перечитал Библию, чего не делал вот уже лет десять — во время процесса Бойзена мне, конечно, приходилось заглядывать в оба Завета, но не для философского осмысления содержания, на что у меня тогда и времени не было, а для поиска соответствовавших случаю цитат.
После Библии я взялся за религиоведческую литературу и прочитал несколько досадно бездарных, на мой взгляд, трудов, подписанных, впрочем, известными учеными-теологами и даже одним физиком, Нобелевским лауреатом, ударившимся на старости лет в религию и ставшим одним из самых серьезных ее адептов и интерпретаторов.
Разумеется, о противостоянии Бога и Дьявола сказано было много, но на тысячах страниц разнообразного по стилю и уровню мудрости текста я так и не нашел ничего для себя нового. И конечно, ни слова, подтверждающего идею спасения мира с помощью убийства Князя Тьмы.
Прошли два судебных разбирательства, которые я без труда выиграл. Джемма, по-моему, собралась замуж — во всяком случае, в офис она являлась, как на званый ужин, и сразу после пяти исчезала, иногда даже не попрощавшись, чего раньше с ней никогда не случалось. Я не задавал вопросов и, соответственно, не получал ответов, но незадолго до Рождества просто формальности ради поинтересовался, не согласится ли Джемма провести со мной вечер в любом ресторане по ее выбору. А перед этим мы могли бы посмотреть любой — опять же, по ее выбору — фильм в любом из кинотеатров Финикса. Я был уверен, что Джемма сошлется на то, что занята, но она неожиданно — и мгновенно, чего я вообще не ожидал! — согласилась и сразу же, будто обдумывала мое предложение задолго до того, как оно было сделано, назвала мюзикл «Чикаго» в кинотеатре «Олимпик» и ресторан «Мефисто», в котором наверняка не была ни разу, поскольку я ее там никогда не видел, и слышать о котором, по идее, не могла тоже — во всяком случае, от меня.
Вечер удался. «Чикаго» мне понравился, хотя я и не мог бы объяснить, чем именно — просто входил я в зал с одним настроением, не грустным, но скорее меланхоличным, а вышел взбодрившийся, готовый на подвиги, в том числе сексуальные, в том числе с собственной секретаршей, на которую я давно заставил себя смотреть, как на канцелярскую принадлежность. Цвет ее кожи, во всяком случае, прекрасно гармонировал со светлошоколадномым цветом стола, за которым она сидела, и шкафами, в которых хранились старые папки.
В «Мефисто» тоже было хорошо. Я спросил Джемму, не собирается ли она замуж, она странно на меня
