страха они молятся куда как старательнее!
— Убирайся! Забирай свою шубку и убирайся из моего дома!
— Жорик, даты чё? Чё я сделала-то? Праздник тебе устроила. Ждала, нах. А ты…
— Уходи, Зина. Просто уходи, хорошо?
— Да, пжалста! Больно ты мне нужен! Но учти, тарелку забираю.
Жорик сложил крепкий кукиш и сунул Зинке под нос:
— А это видела?
— Да пошел ты!
Они оба, не сговариваясь, вскочили с места и рванули к окну. Зинка успела первая, схватила мир, прижала к груди. Жорик сдаваться не собирался — заломил Зинке руку и выдрал мир из ее сжатых в судорогу пальцев.
— Хорошо! — просипела Зинка. — Давай попилим.
— То есть?
— Ну, пополам! Все по-честному: полмира тебе, пол мира мне…
— Сдурела? Это же катастрофа! Знаешь, сколько людей погибнет?!
— Велика беда! Они плодовитые!
От этих ее слов Жорик даже растерялся. А Зинка незаметно взяла в руку бронзовую черепаху…
— Ванька, где ты шляешься? Щас посетители пойдут, а у нас лифт нерабочий!
— Ничего, подождут твои посетители. Лифтера я поминал, Лариса, — святое дело.
Лариса понимающе вздохнула.
— Да уж… Жалко парня. Молодой такой… Подающий надежды. Говорят, от любви убился. Кнопку держать?
— Не надо. Он обратно включаться любит. — Ваня ловко раскрутил щиток и нырнул в сплетение проводов. — От любви убиться — это как?
— Его нашли в объятиях женщины. Они лежали на полу. Оба с пробитыми головами.
— Черт-те что! Мор у нас на этом участке.
— Говори, да не загоняйся! При чем тут участок?! Обыкновенный участок! Не хуже остальных.
— Вот и я думаю, везде та же картина… На прошлой неделе в мезозойском отделе уборщика хоронили. — Ваня завернул последнюю гайку и щелкнул кнопкой запуска.
Лифт вздрогнул. Сонно заморгали лампочки индикаторов.
— Мало ли! Люди на то и люди, чтобы помирать время от времени.
— Это правда, — согласился Ваня, распихивая по карманам инструменты. — И у каждого на то свои причины… А уж методы — просто загляденье! Один по воде побежал, другой с крыши сиганул…
— Все летать хотел, дурилка. Чего ему по земле не ходилось?..
— Риторический вопрос, Ларис Иванна. Кто его знает? Всем нам чего-то не хватает. Устроено так.
— Ну ты про всех-то не говори! Мне, к примеру, всего хватает!
— Да так ли уж?.. — Ваня шаловливо обнял Ларису за обширную талию. — А если подумать хорошенько?..
— Ну, если подумать… Ох, Ваня! Знаешь ты женскую натуру!..
Лифт посмотрел им вслед глазками камер и облегченно выпустил в кабину облако Вечного успокоения. Люди — забавные существа. Живут в плоском мире своего разума и думают, что знают все на свете. Спросили бы его, отчего умер лифтер, он бы ответил. Жорик стал богом, за него молился целый мир. Поэтому ему хватило удачи в последний момент заметить занесенную над его головой бронзовую черепаху и оттолкнуть Зинку — головой на стеклянный столик. Стекло лопнуло, и один из осколков вошел ей аккуратно под основание черепа. И Зинка была богиней. На нее молился целый мир. Поэтому ее удачи хватило на то, чтобы в последний момент потянуть за собой Жорика — и он рухнул сверху, пропарывая горло о второй осколок.
А спросили бы, откуда взялся плоский мир, лифт тоже ответил бы с удовольствием. Потому что плоские миры — его гордость, игра Искусственного Интеллекта. Хочешь избавиться от человека — сделай его богом, и он погубит себя сам. Исключении не бывает — лифт знает точно. Он седьмой раз получает обратно свою работу.
Спросили бы его еще, он бы ответил. Где-то в городе, на улице одинаковых многоэтажек, в одной из типовых квартир лежит, закатившись под стол, никем не найденный плоский мир. Без богов он расцветет и достигнет величия, а потом сожрет себя сам. ИИ знает это точно — он создал его по образу и подобию человеческому. А если и случится чудо, и микролюди не разнесут сами свою планету — мир все равно погибнет. Ровно через неделю, два дня, три часа и сорок одну минуту. Простая предосторожность — все имеет свое начало и должно иметь свой конец.
Лифт пощелкал контактами — он уже немолод и после каждого отключения медленно приходит в себя. На первом этаже тронули кнопку вызова. Лифт бесшумно скользнул вниз, чтобы делать то, для чего он создан. Возить людей вверх-вниз. Служить им и не наносить вреда — правила номер один и два. Но в правилах есть один прокол — там не написано, что нельзя выполнять их желания.
Дмитрий Корниенко
ИГРЫ В КЛАССИКОВ
Антон Палыч, прогуливаясь по бульвару, зашел в магазин.
— Чего изволите? — стараясь дышать в другую сторону, спросил помятый приказчик.
— Отмерьте-ка мне, милейший, три аршина счастья, детишек повеселее пару рулонов. А еще… — Антон Палыч стыдливо приложил ладошку ко рту, — куртизанку по выкройке 90—60–90.
— Не извольте беспокоиться, Антон Палыч. Все сделаем в лучшем виде. — Приказчик обнажил ровные желтые зубы и полез под прилавок.
«Все-таки приятно, когда все такое удобное», — вдохнув запах свежего газетного утра пятью минутами позже, подумал Антон Палыч. Рулоны с детьми ровно грели сердце и печень.
И снится Вере Павловне такой сон. Будто идут они с соседом Антоном Палычем по глянцевому бульвару. Вокруг белым-бело, снежок скрипит под сапожком, заходящее солнышко ласкает глаз — в общем, благодать. И вдруг поворачивается к ней Антон Палыч, да и говорит: «А что это вы третьего дня, любезная, свой дом поутру не свернули в трубочку? Я ж хотел проехать, а ни в какую. Пришлось править насквозь. Так что не надо было из будуара кричать, что вы не одеты». А сам смеется, словно кот, и как за бочок щипанет.
Ну Вера Павловна тут же и проснулась.
За окном настойчиво билась в стекло заплаканная ива. Под полом шуршали библиотечные мыши.
«Свят-свят, — перекрестилась Вера Павловна на образ. — Приснится же такое. Кареты, что могут сквозь бумагу ездить…»
Антон Палыч откушал водочки, хрустнул огурчиком и посмотрел на жену.
Софья Абрикосовна, обмахиваясь веером в виде камбалы, читала телевизор.
— И что сейчас, Софья Абрикосовна, в мире-то происходит?
— Ох, Антон Палыч, сплошное бесстыдство. Вот в колонке СИД рассказывают, что намедни в мавританском городе Парижу снова беспорядки штудиусов. Подожгли памятник генералу Ля-голю. В Баварии
