— А я этого и хочу! — ответила Ингильвар с вызовом. — Пусть меня замуж не возьмут, ребенка-то мне непременно сделают! А уж с ребенком я не буду больше никому не нужной уродиной.
— Погоди, пока он подрастет, — невозмутимо проговорила мать. — А как начнет понимать, кто его мать и кто отец — тут-то и нахлебаешься горя.
— Нет, — сказал Ингильвар твердо. — Любая участь лучше той, что у меня сейчас.
Мать приблизилась к ней и посмотрела дочери прямо в глаза, словно желая проникнуть взором на самое дно ее души.
— Все беды у тебя — от бесплодных мечтаний, — сказала мать. — Прискучит с солдатами якшаться — возвращайся. Я тебя любую приму назад, и с ребенком, и без ребенка, и даже с твоим глупым лицом. Ты мое дитя, Ингильвар, и как бы ты ни относилась ко мне, я-то никогда не перестану тебя любить.
Ингильвар, однако, не поверила матери — больно уж суровым тоном произнесла та свое признание — и ответила, по возможности легко и бессердечно:
— Вот и хорошо, мама, а сейчас — прощай.
Она поцеловала матери руку и отправилась прямехонько в замок, чьи башни хорошо было видать с края деревни, так высоко возносились они в небо.
Однако близость замка оказалась обманчивой: Ингильвар пришлось потратить на дорогу остаток дня, так что она оказалась перед воротами только в час заката, когда тяжелые створки уже захлопнулись.
Девушка не стала ни стучать, ни звать на помощь. Она сразу смирилась с тем, что придется ей провести ночь под стенами, не имея ни крыши над головой, ни даже одеяла, чтобы укрыться от ночного холода.
«Завтра, — подумала она, — начнется все новое».
Она представила себе рассвет: обновленное солнце, заливающее радостным светом замок, лес, ее самое. На рассвете она не будет выглядеть такой безобразной, а солдаты охотно примут к себе новую служанку. И кто-нибудь согласится осчастливить ее ребенком. И тогда она больше не будет посмешищем.
Однако проспать до утра ей не удалось. Ей показалось, что она едва смежила веки — и вдруг кто-то сильно ударил ее ногой в бок, а потом выругался и принялся шарить по ее телу жадными руками.
Она завизжала.
Некто невидимый в темноте шарахнулся в сторону, руки исчезли.
Затем мужской голос грубо проговорил:
— Эй, ты чего тут лежишь?
Она перестала визжать, всхлипнула, но не ответила.
В темноте вспыхнул огонек. Лампа. Откуда здесь взялась лампа? Вырванная из сна таким жестоким образом, девушка ничего не понимала. Лампа — это нечто, принадлежащее комнате, помещению. А Ингильвар твердо помнила, что заночевала у ворот замка, на земле. Здесь не было никакой комнаты. Ни стен, ни потолка, ни пола.
Она подняла голову. Так и есть, она не обозналась и не сошла с ума. Небесный свод раскинулся над ней во всем своем алмазном великолепии. И везде, куда ни глянь, ее окружала свободно разлитая по миру ночь.
Но лампа стояла на земле и мерцала с таким видом, будто ее зажгли в спальне, а не посреди чистого поля.
В свете этой лампы постепенно перед Ингильвар предстало лицо ее владельца. Тени и свет причудливо перемежались на этом лице с крупными, грубо вылепленными чертами. Девушка не могла определить, к какому народу принадлежит ее неожиданный знакомец, но одно было очевидно: он не человек.
Угадав ее мысли, он хрипло засмеялся:
— Я не человек, да.
— Я об этом не спрашивала, — заметила Ингильвар. — Почему ты ударил меня? Отвечай!
— Я тебя… проклятье! — Он потер лоб рукой. — Я тебя вовсе не хотел ударить, — сказал он. — Я тебя не видел. Я споткнулся.
— Мог бы зажечь свою лампу, — возразила девушка. — Если ты так плохо видишь в темноте, то почему ходишь без огня?
— Потому что я хожу знакомой дорогой, — ответил он. — Мне не требуется огонь. Я двигаюсь на ощупь. К тому же я совершенно не заинтересован в том, чтобы меня видели.
— Так ты скрываешься?
— Нет, чума на тебя, глупая девка! Никто не скрывается. Просто у человека могут быть тайны. Это естественное право каждого.
— У человека? — переспросила она язвительно. — Но ты не человек.
— Положим… у не-человека тоже случаются тайны, — не сдавался ее собеседник. — Даже у собак бывают кое-какие секреты.
— Согласна, — кивнула она. — Но если ты не зажигаешь лампу, то зачем же ты берешь ее с собой?
— Потому что я плохо вижу в темноте, — был ответ.
Они помолчали.
Он смотрел на нее во все глаза. Он разглядывал ее лицо не так, как это делали другие: не украдкой, а открыто, с искренним любопытством.
Потом он спросил:
— А как, по меркам людей, ты считаешься красивой?
Она даже замерла от подобной дерзости. Но он улыбался так спокойно и дружески, что она отбросила всякие сомнения и просто ответила:
— Нет, по меркам людей я просто ужасна. Я никакая, понимаешь? Я даже, по большому счету, не некрасивая. Просто
— Да, это ужасно, — согласился он. И погрузился в раздумья. Наконец он заговорил опять: — А для чего ты идешь в замок?
— Ищу работу. А ты?
— Я? — Он пожал плечами. — Иногда я здесь живу. А иногда — в другом месте. А какую работу ты ищешь?
— Самую грубую и грязную, — ответила девушка с горечью. — Такую, за которую никто больше не возьмется.
— Достойное стремление, — одобрил он. — Свидетельствует о недюжинном мужестве и самоуверенности.
Она покосилась на него недоверчиво.
— Одобряете?
— Если быть точным, то это не мое дело…
Он растянулся на земле, заложил руки за голову, устремил к звездам свой длинный острый нос. От его волос и глаз исходило слабое свечение, как от старой гнилушки.
Неожиданно он расхохотался.
— Ты только представь себе: пробираюсь я к замку знакомой тропой и вдруг спотыкаюсь о нечто! А нет ничего более неприятного, доложу я тебе, чем человеческое тело, если об него споткнуться. Особенно — живое человеческое тело, когда оно внезапно начинает содрогаться и двигаться. Труп — еще куда ни шло, он твердый, но живое… — Его передернуло при одном только представлении об этом.
— Очень смешно, — сухо отозвалась Ингильвар. — А теперь замолчите, пожалуйста, потому что я хочу спать.
— Это ты врешь, предположим, — заявил он. — Ничего ты не хочешь спать.
— Хочу!
Он приподнялся на локте и устремил на нее свои горящие глаза.
— Нет! — прошипел он. — Не хочешь! Ты хочешь болтать со мной.
— Почему? — вскинулась она.
— Потому что мне скучно. Потому что я просто не в силах лежать рядом с кем-то одушевленным, кто
