— Моран! — выкрикнул тролль. — Моран Джурич! Везде Моран Джурич! Эахельван не говорил тебе, часом, что Моран Джурич — ему родня? Он не говорил тебе, что и я — ему родня?
— Ты? — выдавил Эопта и поперхнулся этим коротким словом. Проклятье, что случилось с обычными человеческими словами за туманной границей? Каждое из них так и норовит задушить!
— Я тебя вижу, — объявил тролль.
Он потер лицо Эопты шершавой, мозолистой ладонью, как бы впитывая в кожу память о его внешности.
— Я вижу тебя, — повторил он, — в тебе живет предатель, и это хорошо. Ты знаешься с троллями и не боишься нас. Ты знаешься с Эахельваном, а он нам родня. Эахельван прислал тебя к нам, это хорошо. Много хорошего. Очень много хорошего!
— Эахельван — тролль… — пробормотал Эопта. — Но это невозможно. Насколько я знаю, замок охраняется каменными зверями, и ни один тролль не останется в живых, пройдя воротами или забравшись по стене… Как же Эахельван выходил из замка, а потом возвращался в него?
— Вероятно, есть еще один проход, — сказал тролль, жадно облизываясь. — Это не приходило тебе в голову?
— Пришло бы, если бы у меня было время подумать! — огрызнулся Эопта. — Я ведь не знал о том, что Эахельван — твой родственник. Знал бы — поразмыслил бы над этим, да хорошенько.
— Дело сделано, — заметил тролль.
Он вытащил тесак и одним точным, сильным ударом перерубил веревки, стягивающие запястья Эопты.
— Идем.
— У меня ноги связаны, — Эопта показал на свои щиколотки.
Тролль мельком глянул ему под ноги, хмыкнул, но ничего не ответил. Просто повернулся и пошел прочь по поляне, направляясь к белым шатрам.
Эопта запрыгал за ним, как лягушка.
— Ты понимаешь, что мы делаем? — шептал Эопте Хатра.
Эопта с отвращением смотрел на то. как шевелятся разбитые губы Хатры. Хатре повезло куда меньше, чем его товарищу: тролли тащили его лицом вниз, так что по пути в лагерь Хатра перецеловал все камни и коряги, какие только встретились ему на пут и.
— Я знаю, что делаю, — ответил Эопта. — И ты тоже должен понимать, что мы с тобой поступаем правильно. Без этого понимания ничего не получится. Пойми, эта женщина находится в их плену уже целую сотню лет, если не больше.
— Что?
— Не веришь? — Эопта чуть заметно улыбнулся.
Звезды смотрели на них с небес. Здесь они были куда крупнее и ярче, чем по другую сторону границы. Небо изгибалось над ними куполом, и несколько тонких светящихся серпов висело в нем, нацеленных остриями в сторону земли, — этих светил в мире людей и эльфов тоже не было.
— Я верю тебе, Эопта, — вздохнул Хатра. — Похоже, ты действительно знаешь, о чем говоришь… Но я не понимаю…
— Тс-с! — остановил его Эопта. — Тебе и не нужно понимать. Эта женщина обладает бессмертием. Бессмертие и безнадежность отняли у нее имя и разум.
— Но ты знаешь, кто она?
— Может быть… Не важно. Не имеет значения. Мы вернем ее в мир людей.
— Тролли не согласятся.
— Она им не нужна. Она для них бесполезна. Она представляет интерес только в одном случае: если в обмен на ее свободу они получат нечто ценное для себя.
— Например?
— Им нужен свой человек в замке, — прямо сказал Эопта.
— И ты согласился…
— Нет, Хатра, мы согласились. Мы оба, ты и я. Не забыл еще о том, что мы с тобой едины, что мы — напарники? Куда один, туда и второй.
— Но это будет предательством…
— Глупости! Гонэл отобьет любую атаку. Если тролли будут заранее знать о том, что она выслала разведку или, предположим, планирует крупный поход в сторону границы… что с того? Они все равно об этом узнают.
— Если Гонэл выяснит, кто шпионит в ее замке, она… — Хатра не договорил.
Эопта засмеялся.
— Я ведь говорил тебе уже, что ради спасения этой женщины мы с тобой идем на очень большую жертву.
Только об одном умолчал пока Эопта — о платье Ингильвар. Эта тема обсуждалась на собрании воинов до самого заката. Пленник-человек, жалкий, избитый, связанный, стоял посреди шатра, босыми ногами на пепелище костра, где обычно готовилась пища, — на священном месте, которое очищало его и не позволяло ему лгать или вредить собравшимся. Эопта отлично понимал смысл ритуала, потому что в его прежнем крестьянском мире тоже принято было обожествлять домашний очаг и приписывать ему способность очищать людей, предметы, пищу и новорожденных младенцев.
Наконец тот, кто привел Эопту на собрание, поднялся и заговорил, обращаясь непосредственно к пленнику.
— Ты согласен шпионить для нас?
— Да, — не моргнув глазом, ответил Эопта.
— В замке Гонэл?
— Да.
— Оповещать о ее планах?
— Да.
— Ты будешь хранить тайны Эахельвана?
— Да.
— Что ты хочешь взамен?
— Платье Ингильвар и саму женщину.
— Для чего тебе?
— Я хочу измениться, — сказал Эопта. — Хочу быть красивым, желанным, хочу вызывать восторг и вожделение.
— Мы много лет пытались заставить платье служить нам, — проговорил другой тролль угрюмо. — Но оно ничего не делает. Это простая тряпка.
— Потому что оно предназначено для смертных людей, — возразил Эопта. — Оно не предназначено для троллей или эльфов. Я думаю, в этом хитрость Морана.
Тролли начали переглядываться и повторять имя Морана Джурича со страхом, злостью, раздражением и тайным восхищением.
Эопта дождался, чтобы они замолчали, и повторил:
— Женщина и платье. За них я готов шпионить для вас.
— А твой друг? — щуря и без того узкие глаза, настаивал тролль.
— Он будет делать то же самое, — уверенно ответил Эопта.
— Ради женщины и платья?
— Ради женщины. Платье нужно мне самому.
Тролли дружно расхохотались. Потом тот, который привел Эопту на собрание, осведомился:
— Как ты собираешься носить это платье, глупец? Ты ведь мужчина!
— Это мое дело, — ответил Эопта невозмутимо.
Хатра возвратился в замок без Эопты, но с безымянной пленницей. Он вез ее в седле, и ему казалось, что вместе с этой женщиной с ним едет огромная печаль.
