Очереди разноцветных трассеров. Стройные истребители с их прямоугольными воздухозаборниками радиаторов, похожими на рыбьи челюсти, закувыркались в воздухе. Американцы защищались, выполняя сумасшедшие фигуры высшего пилотажа, но все же не могли стряхнуть немцев. Один «Фокке-Вульф», начав захватывавшую дух горку, потерял скорость, и, свалившись в штопор, стал падать вниз. Я с тревогой смотрел на пикирующий самолет. Это была желтая «девятка». Фельдфебель Дехлерс из берлинского Вильмерсдорфа.[175] Машина была слишком низко, чтобы успеть набрать необходимую скорость. Облако пламени поднялось в воздух, подтвердив мои опасения.
Затем в мой прицел попал «Мустанг», спасавшийся от двух «Фокке-Вульфов». Не более чем с 50 метров я вколотил смертоносный свинец в его узкий фюзеляж. Пламя забило струей, и «Мустанг» взорвался, превратившись в огненный шар. Я съежился в кабине, поскольку мимо меня засвистели обломки уничтоженного «Мустанга».
Моя эскадрилья сбила по крайней мере семь «Мустангов», прежде чем Вайсс отдал приказ собираться. Настало время для обратного полета, потому что в начале боя некоторые пилоты сбросили свои дополнительные баки и теперь должны были экономить топливо, если хотели добраться до дому.
Подобное некачественное планирование было верным признаком недееспособности Верховного командования, аэродромы располагались от района боевых действий на расстоянии двух с половиной – трех часов полета, что позволяло находиться над линией фронта лишь полчаса.
Уже в самом начале полета над бассейнами Мюнстера и Рура часть истребителей вовлекалась в ожесточенные воздушные бои и, таким образом, никогда не добиралась до линии фронта, потому что после сброса дополнительных баков уже не имела достаточного запаса топлива.
Геринг действительно вел свою собственную войну.
Пятью днями позже летчики-истребители точно узнали, почему их отправили на северо-запад.
Доктор Хертель, старший метеоролог, сделал свой доклад. Пилоты ворчали и просили Хертеля оставить их в покое.
Погода была очень мрачной. Видимость была лишь 20 метров, и никто не мог сказать, где кончалось небо и начиналась земля.
Тем утром нас разбудили как обычно. В первых лучах света мы не смогли разглядеть через окна ничего, кроме молочной завесы тумана. Радостные, мы вернулись обратно в кровати и натянули на голову одеяла. Мы проспали почти до полудня.
А затем пришел приказ быть в готовности, несмотря на невозможность взлета в таком плотном тумане, стелившемся над землей.
Синоптик нервно крутил свои очки в желтой роговой оправе, пока сообщал нам прогноз погоды. «Туман над землей локальный. Он рассеется в пределах часа».
Пилоты поморщились. Если туман не рассеялся к полудню, то было 99 процентов вероятности, что он останется и далее.
– Сообщается о снежных бурях над Руром. Вы можете обогнуть их, поскольку станции в Рейнланде сообщают о благоприятной летной погоде. Они дают облачность в один балл – небо полностью затянуто облаками, нижняя кромка облачности между 180 и 460 метрами. Верхняя – на 1850 метрах.
«Это бессмысленно при наших проклятых „ящиках“», – думали пилоты.
– Дальше летные условия становятся более благоприятными. Погода улучшается. Над Эйфелем видимость уже между тремя и шестью километрами. Над целью же вы попадете в полосу прекрасной погоды. Нижняя кромка облачности на 900 метрах, с разрывами.
Затем последовали данные о скорости ветра, барометрическом давлении и т. д. Доктор Хертель относился к своей работе очень серьезно.
Командир группы провел инструктаж, и пилоты направились к своим самолетам, на которых ругающиеся замерзшие механики уже прогревали двигатели.
Дортенман, Крумп, Прагер и я сопровождали командира группы к месту, где Кикс разбил свой штаб.
Гауптман Функ, офицер разведки, только что положил трубку телефона.
– Они сегодня совершенно чокнулись, – сказал он вновь прибывшим. – Они только что спросили, в десятый раз за последние три четверти часа, можем ли мы взлететь. Очевидно, эти кретины не знают, что мы сидим в сплошном гороховом супе. Хертель подтвердит, что я говорю.
– Да, мой дорогой Функ. Всегда одна и та же история. В течение недель ничего не происходит, а потом мы, конечно, должны выполнять боевые вылеты в канун Нового года, потому что там ни у кого нет времени, чтобы подумать, – проворчал Вайсс, влезая в летный комбинезон.
– 26-я эскадра вылетела тридцать минут назад, – объявил Функ.
Телефон снова пронзительно зазвонил.
– Я сегодня оборву провода у этого ублюдочного аппарата. Послушайте, что я собираюсь сказать им…
– Да, герр оберст, – произнес Функ, слегка склонившись к телефону, в то время как мы усмехались за его спиной. – Так точно, герр оберст. Старт по нашему решению, в пределах получаса. Да, герр оберст. Если мы не получим дальнейших приказов. До свидания, герр оберст.[176]
У Функа перехватило дыхание, когда он посмотрел на ухмылявшегося Вайсса, потом он заметил, что и все мы тоже усмехаемся.
– Что тут настолько чертовски смешного? О да… Хм-м… – Гауптман кончиком пальца смахнул невидимую пылинку с левого кармана своего кителя. – Так, герр Вайсс, вы должны взлететь, несмотря на погоду, в пределах самое позднее тридцати минут вы должны сменить II./JG26. Если к тому времени по метеорологическим условиям вылет будет невозможен, мы должны будем ждать новых приказов.
– Ясно, хорошо. – Закурив сигарету, Вайсс подошел к командирам своих эскадрилий, которые обсуждали проблему перед картой. – Парни, все не настолько плохо. При такой отвратительной погоде мы, по крайней мере, долетим до цели.
Последние машины поднялись в воздух. Командир группы приказал выстроиться так, чтобы каждая эскадрилья летела позади другой пеленгом, и на малой высоте лег на курс в южном направлении. Над Тевтобургским Лесом было крайне опасно. Нижняя кромка облаков была всего лишь в 50 метрах над горами. Надо надеяться, что ситуация не станет еще хуже, заставив нас подниматься сквозь эту мерзость. Летчики-истребители не любили слепых полетов. Мы много тренировались, но маленькие скоростные истребители заставляли стрелки альтиметров скакать, и еще было слишком большое запаздывание в показаниях приборов. Никто не мог быть спокойным и хладнокровно управлять своей машиной. Природные инстинкты не работали. Когда вы думали, что летите как обычно, взгляд на стремительно уменьшающиеся показания альтиметра и указателя скорости говорил о том, что машина вошла в пикирование. Если нижняя кромка была на высоте более тысячи метров, пилот мог волноваться не так сильно. Как только он выходил из облаков, у него имелось достаточно времени, чтобы снова выровнять самолет.
Группа скользила под серовато-черным сводом облаков. Видимость была почти нулевой, иногда лишь 30 метров над покрытыми лесом вершинами. Необходимо было с огромным вниманием следить за летевшим впереди, чтобы его воздушный поток не поймал вас и не закрутил словно увядший листок.
Видимость несколько улучшилась. Темные, мрачные руины какого-то города проскользнули внизу подобно призраку. Небольшая река – и за ней канал. Это был Хамм с каналом Липпе.[177] Настало время, чтобы изменить курс вправо, полеты над Руром на малой высоте при такой отвратительной погоде были невозможны из-за аэростатов заграждения.
Начался сильный снегопад, лишивший нас видимости. Это было адское путешествие.
– Говорит Вайсс. Мы должны набрать высоту. Держитесь вместе как приклеенные, иначе будет плохо. Сохраняйте свою позицию. Курс 180°. Скороподъемность шесть метров в секунду. Никаких изменений скорости. Я сообщу, какие у вас должны быть обороты двигателя.
Командир группы продолжал давать новым пилотам детальные и точные инструкции.
Мой «Фокке-Вульф» довольно спокойно летел во мраке. Я хладнокровно наблюдал за приборами на приборной доске. В такие опасные моменты нельзя было ни на секунду давать волю нервам, иначе каждого неизбежно ждало несчастье.
