нежить живет определенным образом, даже если это чертов ужасный образ можно назвать жизнью, — Ваймз натолкнулся на взгляд Ангуа, и продолжил. — Но эти штуковины? Они просто рабочие инструменты. Это все равно, как если бы группа лопат собралась для беседы!
— Э... сэр, там было еще кое-что, — медленно сказала Ангуа.
— В подвале?
— Да. Э... но это трудно объяснить. Это как... чувство.
Ваймз пожал плечами. Он знал, что нельзя насмехаться над тем, что чувствовала Ангуа. Например, она всегда знала, где Кэррот. Если она была в полицейском участке, можно было понять что он подходит, видя, что она повернулась к двери.
— Да?
— Похоже на... глубокое горе. Ужасное, ужасное сожаление. Э...
Ваймз кивнул, и потер переносицу. День был долгим и тяжелым, и кажется, ему не будет конца.
Ему очень, очень надо выпить. Весь мир сместился. Когда смотришь на него через дно стакана, то все опять приобретает фокус.
— Вы сегодня кушали, сэр? — спросила Ангуа.
— Чуть перекусил на завтрак, — промямлил Ваймз.
— Вы помните то слово, которое так любит употреблять сержант Кишка?
— Какое? «Галимо»?
— Да, именно. Вот так вы сейчас и выглядите. Если уж вы здесь давайте хоть выпьем кофе и пошлем кого-нибудь за булочками.
Ваймз колебался. Он всегда представлял, что «галимо» — это то, что делается у тебя во рту после трех дней беспробудного пьянства. Ужасно думать, что ты так выглядишь.
Ангуа взяла старую кофейную банку, в которой хранились деньги для чая.
К удивлению, она была очень легкой.
— Эй? Здесь должно быть двадцать пять долларов, — сказала она. — Нобби только вчера их собрал.
Она перевернула жестянку. Оттуда высыпалось немного мусора.
— Даже нет отчета о расходах? — спросил Кэррот без всякой надежды.
— Отчет о расходах? Мы же говорим о Нобби.
— А, ну конечно.
В «Штопаном барабане» было очень тихо. Час счастья прошел со всего с одной небольшой дракой. Теперь все смотрели час несчастья.
Перед Нобби стоял лес из пустых кружек.
— Я думаю, какая польза после всего что сделано и сказано? — спросил он.
— Ты можешь его загнать, — сказал Рон.
— Хорошо замечено, — добавил сержант Кишка. — Есть полно богатых ребят, которые дадут мешок бабок за титул. Я имею в виду ребят, у которых уже есть большие дома и все такое. Они все что угодно отдадут, чтобы быть такими же аристократами как ты, Нобби.
Девятая кружка застряла на пол-пути ко рту Нобби.
— Это может стоить тысячи долларов, — ободряюще сказал Рон.
— По самой меньшей мере, — сказал Кишка. — Они будут драться за это. Если правильно сыграешь, можешь выйти на пенсию, или что-то вроде того.
Кружка неподвижно висела в воздухе. Было заметно, что в его мозге самые различные выражения вели упорную борьбу за честь быть изображенным на лице Нобби.
— О, они, правда, будут? — наконец сказал он.
Сержант Кишка неуверенно отошел на шаг. В голосе у Нобби появилась нотка, которую он никогда от него не слышал.
— Тогда ты сможешь быть богатым и обыкновенным, прямо как ты сказал, — сказал Рон, который не замечал тонкие переходы настроений. — Богачи выстроятся в очередь за твоим титулом.
— Продать м'ё первородство за сраную бумажку, ты этого хочешь? — сказал Нобби.
— За целый сундук бумажек, — сказал сержант Кишка.
— За сраный сундук бумажек, — сказали за соседним столиком, желая поскорее уже начать заварушку.
— Ха! Ну, я скажу тебе, — покачиваясь сказал Нобби, — есть кое-что что нельзя продать. Ха-ха! Кто свогует мой приз, тот получит дерьмо, понял?
— Самый дерьмовый приз на свете, — сказал кто-то.
— А все равно, что за сраный сундук?
— Потому что... что хорошего даст мне куча дене..не.. денег, а?
Клиенты бара были озадачены. Это был вопрос типа: «Спиртное — это хорошо?» или «Тяжелая работа, кто хочет этим заняться?»
— ... а в чем проблема?
— Ну, эта... — неуверенно сказал самый храбрый, — ты можешь купить большой дом, полно жрачки и... выпивки и... женщин и все такое.
— И в эт'м — человеческое щастье??? — со стеклянными глазами спросил Нобби.
Его собутыльники уставились на него. Этот вопрос уводил в метафизический лабиринт.
— Хорошо, я скажу вам, — сказал Нобби. Он раскачивался с таким постоянством что все больше походил на метроном. — Все это — ничто, ничто! Я скажу вам, по сравнению с гордостью за своевою родододо... сословную.
— Рододосословную? — переспросил сержант Кишка.
— Ну, предки и все такое, — сказал Нобби. — Это знач'т, что у меня на много больше предков и всего такого, чем у всех вас вместе взятых.
Сержант Кишка подавился пивом.
— У всех есть предки, — холодно сказал бармен. — Иначе их не было бы здесь.
Нобби уставился на него стеклянными глазами, попытался сфокусироваться, но у него ничего не вышло.
— Правильно! — наконец сказал он. — Правильно! Только... только у меня их больше, вишь? В этих венах течет кровь кровавых королей, я прав?
— Пока еще течет, — выкрикнул кто-то.
Все засмеялись, но это было предупредительным звонком, к которому сержант Кишка научился прислушиваться.
Он напомнил ему о двух вещах: 1) ему осталось только шесть недель до пенсии и 2) ему уже давно надо пойти в туалет.
Нобби сунул руку в карман и вытащил свиток.
— Вишь это? — сказал он, с трудом раскручивая его на стойке бара. — Вишь это? У меня есть право гербовать себя. Видишь здесь? Здесь написано «граф», прально? Это — я. У тебя бы могла, у тебя бы могла, у тебя бы могла над дверью висеть моя голова.
— Могла бы, — сказал бармен, следя за толпой.
— Я имею в виду, ты можь п'менять название, назвать его граф Анка, а я буду п'стьянно приходить и пить, чоб ты скажешь? — сказал Нобби. — Все будут говорить, что здесь пьет граф, у тебя пойдет бизнес. А я н' н' н' н' не буду с тебя ничего за это брать. Чоскажь? Люди скажут, это первоклассный бар, это, лорд де Ноббес пьет здесь, в этом что-то есть...
Кто-то схватил Нобби за горло. Кишка не узнал драчуна. Он был простым страшным, плохо выбритым завсегдатаем этого бара, который в это время вечера обычно уже начинал открывать бутылки зубами, а если вечер действительно удавался, то открывать бутылки чужими зубами.
— То есть мы недостаточно хороши для тебя, ты это хочешь сказать? — заорал мужик.
Нобби махал свитком. Он открывал рот, чтобы что-то сказать, и сержант Кишка знал что:
— Руки прочь, ты, безродная мразь!!!
Каким-то диким всплеском разума и полным отсутствием здравого смысла, сержант Кишка сказал:
— Его превосходительство угощает всех!
