Дорфл протянул дощечку.
Что-то выпало из его ладони.
Что-то короткое и белое. По виду похоже на обломок спички. Кэррот подобрал и рассмотрел ее. Потом он взял список, начертанный Кишкой. Он был довольно длинным и содержал все нераскрытые преступления зарегистрированные в городе за последнюю пару месяцев.
— Он во всех сознался?
— Еще нет, — сказал Нобби.
— Мы еще не все зачитали, — сказал Кишка.
Дорфл написал:
— Эй, — сказал Кишка. — Мистер Ваймз будет очень нами доволен.
Кэррот подошел к голему. Его глаза светились слабым оранжевым светом.
— Ты убил отца Тубелчека? — спросил он.
— Видите? — сказал сержант Кишка. — С этим нельзя поспорить.
— Почему ты это сделал? — спросил Кэррот.
Нет ответа.
— И мистера Хопкинсона в музее хлеба?
Ты забил его до смерти железным ломом? — спросил Кэррот.
— Постойте, — сказал Кишка. — Мне кажется, вы говорили, что он был...?
— Тихо, Фред! — сказал Кэррот. — Дорфл, зачем вы убили старика?
Нет ответа.
— Обязательно должна быть причина? Мой папа всегда говорил — големам нельзя доверять, — сказал Кишка. — Включаются как только посмотришь на них, говорил он.
— Они кого-нибудь убивали? — спросил Кэррот.
— Не по желанию думая об этом, — путано сказал Кишка. — Мой папа говорил, что однажды он работал с одним, и голем все время смотрел на него. Стоило ему отвернуться и тут же этот... смотрит на него.
Дорфл смотрел вперед себя.
— У него глаза горят как свечи! — сказал Нобби.
Кэррот по полу подтянул стул и уселся верхом на нем, лицом к Дорфлу. Он рассеянно крутил сломанную спичку между пальцами.
— Я знаю, что ты не убивал мистера Хопкинсона и я не думаю, что ты убил отца Тубелчека, — сказал он. — Я думаю, ты нашел его, когда он умирал. Я думаю, ты хотел спасти его, Дорфл. Фактически, я довольно-таки уверен что я смогу доказать это когда прочту свиток у тебя в голове...
Свет из глаз голема заполнил комнату. Он, подняв кулаки, шагнул вперед.
Нобби выстрелил из арбалета.
Дорфл на лету поймал стрелу. Раздался сильный скрип по металлу, стрела превратилось в тонкую раскаленную иглу с шишкой вокруг кулака Дорфла.
Но Кэррот уже стоял позади голема, открывая его голову. Пока голем поворачивался, занося железную стрелу, огонь в его глазах потух.
— Вот он, — сказал Кэррот, вытаскивая пожелтевший свиток.
На конце Нетакой улицы стояла виселица, где вешали преступников, или, по меньшей мере, людей признанных преступниками, для того чтобы они тихонько раскачивались на ветру как пример возмездия, и также как пример вытянутой, но настоящей анатомии.
Бывало, сюда родители приводили большие группы детей для демонстрации ужасного примера ловушек и опасностей, лежащих на пути преступников, беззакония для тех, кто оказался в неправильном месте в неправильное время, и они, увидев ужасные останки на цепях, и выслушав строгое внушение, тут же (дело происходило в Анк-Морпорке) с воплями «Ух ты! Здорово!», бросились раскачиваться на трупах.
В эти дни у города были более тихие и эффективные способы для решения вопросов с теми, у кого обнаруживались излишки в запросах, но ради традиции на виселице висело довольно-таки реалистичное деревянное чучело. Даже сейчас, случайные глупые вороны иногда садились на чучело, чтобы выклевать глаза, и улетали с чуть укороченными клювами.
Ваймз, тяжело дыша, подковылял к виселице.
Беглец мог уже убежать куда угодно. Скупой свет, что прорывался сквозь туман, умер.
Ваймз стоял рядом со скрипящей виселицей.
Она была построена, чтобы скрипеть. Было много споров по вопросу:
"Какая польза от публичной демонстрации, если она зловеще не скрипит? В более богатые времена, город нанимал стариков, чтобы они управляли скрипением, изменяя длину веревки, но сейчас установили часовой механизм, который надо было только раз в месяц заводить.
Сконденсированная влага капала с искусственного трупа.
— Взорвать его, шутки ради, — пробормотал Ваймз, и постарался повернуть и пойти ровно той же дорогой что и пришел.
После десяти секунд бесцельного блуждания он на что-то наткнулся.
Это был деревянный труп, сброшенный с виселицы.
Когда он вернулся к виселице, там, позвякивая в тумане, тихонько качалась пустая цепь.
Сержант Кишка постучал по груди голема. Раздался пустой гул пустоты.
— Как цветочный горшок, — сказал Нобби. — Как они могут ходить, если они как простые горшки? Они должны все время трескаться.
— Они еще тупые, — сказал Кишка. — Я слышал, был один голем в Квирме, которому сказали прокопать траншею, а потом забыли, и вспомнили только когда траншея была полна воды, потому что он прокопал ее до самой реки.
Кэррот развернул свиток на столе и положил его рядом с бумажкой, которая была вложена в рот отцу Тубелчеку.
— Он мертв, не так ли? — спросил сержант Кишка.
— Он безвреден, — ответил Кэррот, сравнивая две бумаги лежащие перед ним.
— Правильно. У меня там где-то есть молот, я только...
— Нет, — сказал Кэррот
— Вы же видели, что он собирался сделать!
— Я не думаю, что он смог бы ударить меня. Я думаю, он хотел напугать нас.
— У него это получилось!
— Посмотри сюда, Фред.
Сержант Кишка посмотрел на стол. — Иностранная писанина, — сказал он тоном говорящим, что на свете нет ничего лучше, чем добрая домашняя писанина, возможно пахнущая чесноком.
— Ты ничего в этом не замечаешь?
— Ну... они похожи, — заметил сержант Кишка.
— Этот желтый свиток из головы Дорфла. А это изо рта отца Тубелчека, — сказал Кэррот. — Совпадают буква в букву.
— Почему так?
— Я думаю, что Дорфл написал эти слова и вложил их в рот старого Тубелчека, после того как бедняга умер, — медленно сказал Кэррот, продолжая сравнивать бумаги.
— Нихрена себе, — сказал Нобби. — Это мерзко, это...
— Нет, ты не понимаешь, — сказал Кэррот. — Я хотел сказать, что он написал их, потому что он знал только эти слова, чтобы помочь...
— Помочь чем...
— Ну... ты знаешь «поцелуй жизни»? — сказал Кэррот. — Я имею в виду, первую помощь? Я знаю, что ты знаешь, Нобби. Ты ходил со мной на те курсы по оказанию первой помощи.
