Ноги из глины

— Это специальная экипировка, если работаешь с нежитью.

— Да, я знаю о чесноке и вампирах. Я знаю, что все святое срабатывает против вампиров. Что еще срабатывает против оборотней?

— Что? — сказала Ангуа, которая все еще думала о големе.

— На мне надета серебряная кольчуга, я обещала семье, что буду ее все время носить, но есть еще что-нибудь против оборотней?

— Джин с тоником всегда приветствуются, — отвлеченно сказала Ангуа.

— Ангуа?

— Хмм? Да? Что?

— Кто-то сказал мне, что в полиции есть оборотень! Я не могу в это поверить!

Ангуа остановилась и уставилась на нее.

— Я думаю, рано или поздно волк выскочит, — сказала Веселинка. — Я удивлена, как коммандер Ваймз позволил такое.

— В полиции есть оборотень, да, — сказала Ангуа.

— Я уверена, в констебле Посети есть что-то странное.

У Ангуа отвалилась челюсть.

— Он всегда выглядит голодным, — сказала Веселинка. И у него все время странная улыбка. Я узнаю оборотня с первого взгляда.

— Он выглядит немного голодным, что правда, то правда, — сказала Ангуа. Она не знала, что еще сказать.

— Хорошо, я буду держаться от него подальше!

— Отлично, — сказала Ангуа.

— Ангуа...

— Да?

— Почему ты носишь свой значок на галстуке вокруг шеи?

— Что? О. Ну... таким образом он всегда под рукой. Понимаешь. При любых обстоятельствах.

— Мне тоже так надо сделать?

— Я так не думаю.

Мистер Хук подпрыгнул.

— Дорфл, чертов глупый чурбан! Никогда не подходи так тихо к человеку, который работает с ножом для бекона! Я тебе уже сто раз говорил! И старайся создавать побольше шума, когда идешь, черт тебя побери!

Голем протянул дощечку, на которой было написано:

Сегодня я не смогу работать.

— Что такое? У ножа для резки бекона нет выходных!

Сегодня святой день.

Хук посмотрел в красные глаза. Старик Рыбнокост говорил что-то об этом, когда продавал Дорфла. Что-то типа: «Иногда он будет уходить на несколько часов, потому как у них святой день. Это из-за слов в голове. Если он не уйдет в свой храм, слова перестанут работать, и не спрашивай у меня почему. Это нельзя останавливать».

Эта штука стоила пятьсот тридцать долларов. Он думал, что это была сделка, а это и была сделка, нет ни капли сомнения. Эта штука переставала работать только тогда, когда кончалась работа. Иногда такое случается, рассказывают случаи. Рассказывают о том, как големы затапливали дома, потому что никто не сказал им прекратить таскать воду в дом, или отмывали блюда, пока они не становились тонкими как бумага. Тупые штуковины. Но полезные, если не спускать с них глаз.

Но все же... все же... он знал, что никто не держал их подолгу. Эти проклятые двурукие моторы просто стоят, берут все и откладывают себе... куда? И никогда не жалуются. Вообще не разговаривают.

Человек начинает задумываться о сделке, вроде той и успокаивается только тогда когда подписывает договор с новым владельцем.

— Что-то много святых дней стало в последнее время, — сказал Хук.

Иногда бывает много святых дней.

Но они не могут отлынивать. Они могут только работать.

— Я не знаю, как мы справимся без..., — начал Хук.

Сегодня святой день.

Ну, хорошо. Можешь взять выходной завтра.

Сегодня вечером. Святой день начинается после заката.

— Только долго не задерживайся, — слабо сказал Хук. — Или я... Ты не задерживайся, слышишь?

Это была оборотная сторона медали. Их нельзя наказать. Невозможно удержать оплату, потому что они не получают никаких денег. Их невозможно испугать. Рыбнокост говорил, что один ткач с Напских холмов приказал голему разбить себе голову, и тот выполнил приказ.

Да. Я слышал.

В любом случае, совершенно не важно кто они. Фактически анонимность была частью их работы. Они сами о себе думали, что они часть хода истории, прилив прогресса и волна будущего. Они были людьми которые думали что Время Настало. Государства выдерживает орды дикарей, сумасшедших террористов, скрытые секретные общества, но у государства появляются большие проблемы, когда преуспевающие и анонимные люди садятся за большой круглый стол и обсуждают такие вот мысли.

Один сказал:

— По меньшей мере, это чистый способ. Бескровный.

— И это, конечно, пойдет на пользу городу.

Они степенно покивали. Никому не надо было говорить, что хорошо для них, хорошо и для Анк- Морпорка.

— А он не умрет?

— Вообще-то его можно держать в состоянии просто... недееспособности. Мне сказали, что дозу можно менять.

— Хорошо. Я бы предпочел, чтобы он был недееспособен, чем мертв. Я бы не доверился Ветинари и в гробу.

— Я слышал, что вообще-то он предпочел бы, чтобы его кремировали.

— Тогда я надеюсь, что его прах разбросают очень широко.

— Что насчет городской стражи?

— А что насчет городской стражи?

— А...

Лорд Ветинари открыл глаза. Вопреки здравому смыслу, его волосы болели.

Он сконцентрировался, и мутная фигура у кровати сфокусировалась в Самуэля Ваймза.

— А, Ваймз, — слабо сказал он.

— Как вы себя чувствуете, сэр?

— Практически мертвым. Кто был тот малый с невероятно кривыми ногами.

— Это был Пончик Джимми, сэр. Он был жокеем на очень толстой лошади.

— Беговой лошади?

— Так точно, сэр.

— Толстая беговая лошадь? Наверняка они не могли выиграть скачки?

— Я уверен, что у них это никогда не получалось. Но Джимми сделал большие деньги на невыигрывании скачек.

— А. Он дал мне молоко и какое-то вонючее лекарство, — Ветинари сконцентрировался. — Я здорово болел.

— Я тоже так думаю, сэр.

— Забавная фраза. Здорово болел. Я думаю, почему существует такое клише. Звучит... смешно. Правда, довольно забавно.

— Да, сэр.

— Как будто у меня сильный грипп. Голова толком не соображает.