двигалось.
Ринсвинд всегда очень гордился тем, что умел чувствовать себя в одиночестве даже в кишащем людьми городе. Но теперь, когда волшебник действительно оказался брошенным всеми, ощущать свое одиночество стало гораздо неприятнее.
Он скатал ковер, перебросил его через плечо и зашагал по заполненным призраками улицам к Университету.
Ворота были распахнуты, и в них гулял ветер. Большинство зданий были наполовину разрушены не попавшими в цель и срикошетировавшими магическими снарядами. Чудовская башня казалась нетронутой. Совсем другое дело — старая Башня Искусства. Похоже, половина магии, нацеленной на другую башню, отлетела и попала в эту. Местами Башня Искусства оплавилась и потекла, местами засверкала, кое-где превратилась в кристаллы, а некоторые ее части так перекосило, что они вышли за пределы обычных трех измерений. При виде невинного камня, с которым так жестоко обошлись, хотелось плакать. Кроме непосредственного разрушения, с этой башней произошло все, что только могло произойти. Она выглядела настолько истерзанной, что, видимо, даже сила тяжести махнула на нее рукой.
Ринсвинд вздохнул и, обогнув основание башни, направился в сторону библиотеки.
Вернее, туда, где библиотека располагалась раньше.
Сводчатый дверной проем по-прежнему был на месте, и большая часть стен еще стояла, но крыша провалилась, и все было черным-черно от сажи.
Ринсвинд долго стоял и смотрел на руины.
Потом он бросил ковер и, спотыкаясь, ринулся вверх по куче камней, которые наполовину завалили проход. Камни до сих пор были теплыми. То тут, то там дымились остатки книжных шкафов.
Волшебник отчаянно метался по грудам тлеющего мусора, отчаянно рылся в них, отбрасывая в сторону обуглившуюся мебель и с непонятно откуда взявшейся силой оттаскивая огромные куски рухнувшей кровли.
Пару раз волшебник останавливался, чтобы перевести дыхание, после чего снова бросался перебирать мусор. Осколки оплавившегося стекла с купола на потолке резали руки, но Ринсвинд ничего не замечал. Время от времени Ринсвинд вроде как всхлипывал.
В конце концов шарящие среди обломков пальцы наткнулись на что-то теплое и мягкое.
Волшебник лихорадочно оттащил обгоревшую балку, разгреб кучу черепицы и присмотрелся к находке.
Там, наполовину раздавленная, запеченная в огне до коричневого цвета, лежала большая гроздь бананов.
Очень осторожно Ринсвинд оторвал один из них и какое-то время сидел, разглядывая банан, пока у того не отвалилась верхушка.
А потом Ринсвинд его съел.
— Не нужно было отпускать Ринсвинда, — заявила Канина.
— Но разве мы могли остановить его, о очаровательный волоокий орленок?
— Но он может натворить каких-нибудь глупостей!
— Я бы сказал, что это весьма вероятно, — чопорно согласился Креозот.
— В то время как мы поступим очень умно и будем продолжать сидеть на раскаленном пляже без еды и воды, да?
— Ты могла бы рассказать мне какую-нибудь сказку, — с легкой дрожью предложил Креозот.
— Отстань.
Сериф провел языком по губам и прохрипел:
— То есть о том, чтобы по быстрому рассказать какую-нибудь сказочку, не может быть и речи?
Канина вздохнула.
— Знаешь, жизнь — это не сказка.
— Извини. Я на мгновение потерял над собой контроль.
Солнце поднялось высоко в небо, и пляж, образованный измельченными ракушками, сверкал, как соляная отмель. При дневном свете море выглядело не лучше, чем ночью. Оно колыхалось, как растительное масло.
Пляж простирался в обе стороны длинными, мучительно ровными полукружиями, на которых не росло ничего, кроме нескольких пучков высохшей травы, поддерживающей свое жалкое существование за счет брызг разбивающихся о берег волн. Ни тенечка, сплошное палящее солнце…
— С моей точки зрения, — сказала Канина, — это пляж, а значит, что рано или поздно мы выйдем к реке, так что нам нужно лишь продолжать идти в одном и том же направлении.
— Однако, о восхитительный снег на склонах горы Эритор, мы не знаем, в каком именно.
Найджел вздохнул и сунул руку в свой мешок.
— Э-э, — начал он, — извините. Вот это, случайно, не пригодится? Я ее украл. Надеюсь, вы простите меня.
Он протянул им лампу, которую они видели в сокровищнице, и с надеждой уточнил:
— Она ведь магическая? Я слышал о таких. Может, стоит попробовать? Креозот покачал головой.
— Но ты сказал, что твой дед с ее помощью нажил себе состояние! — воскликнула Канина.
— С помощью лампы, — поправил ее сериф. — Я сказал: “С помощью лампы. Но не этой. Настоящая лампа была старой и помятой. А затем в один прекрасный день к нам заглянул коварный уличный торговец, который предлагал людям новые лампы в обмен на старые, и моя прабабка обменяла ту лампу на эту. Семья сохранила фальшивую лампу вроде как в память о моей прабабке, которая была действительно глупа. Так что эта лампа, само собой, не действует.
— А ты проверял?
— Нет, но если бы от нее был какой-то толк, вряд ли торговец всучил бы ее нам.
— Найджел, потри ее, — посоветовала Канина. — Вреда от этого все равно не будет.
— Лично я бы так не поступал, — предупредил Креозот.
Найджел осторожно поднял лампу. Изогнутый носик придавал ей необычно хитрый вид, как будто она что-то замышляла.
Найджел потер ее бок.
Результат был на диво невпечатляющим. Послышался равнодушный хлопок, и вверх заструилась хилая струйка дыма. В нескольких футах от нее на песке появилась линия. Очерченный прямоугольный кусок пляжа исчез.
Вылетевшая из песка фигура резко затормозила и застонала.
На фигуре были тюрбан, шикарный загар, небольшой золотой медальон, блестящие шорты и стильные кеды с загнутыми носками. — Так, не жалейте меня, выкладывайте все начистоту, — сказала фигура. — Где я? Канина оправилась первой:
— На пляже.
— Ага, — кивнул джинн. — Но я имел в виду, в какую лампу я угодил? И в какой мир?
— А то ты не знаешь.
Джинн высвободил лампу из безвольных пальцев Найджела.
— А-а, это старье. Видите ли, у меня таймшер. На две недели в каждом августе, но, как понимаете, не всегда удается вырваться.
— У тебя, наверное, много ламп? — уточнил Найджел.
— Хватает, даже некоторый перебор, — согласился джинн. — По правде говоря, я подумываю переключиться на кольца. Они сейчас входят в моду. В секторе колец наблюдается большое оживление. Извините, ребята, чем могу быть вам полезен?
Последние слова были произнесены тем особенным тоном, которым люди пользуются, когда передразнивают сами себя, ошибочно надеясь, что так они будут меньше похожи на абсолютных козлов.
— Мы… — начала Канина.
— Я хочу выпить, — перебил ее Креозот. — А тебе полагается сказать, что мое желание для тебя закон.
— О, сейчас так уже никто не говорит, — заверил его джинн и, достав неизвестно откуда стакан, одарил
