трассу полевой дорогой километров на десять ниже поворота на завод. Петр догадался, для чего это было предпринято, но все же спросил:
— Что, для безопасности крюк сделали?
— Да, а то рассказывают, случается, встречают такие машины прямо за поселком и под оружием перегружают. Может, те же грузчики или другие заводские и наводят.
— Выходит, поездки не без риска?
— Да-а, вот и приходится изворачиваться от ограбления. Ведь если машину сахара отберут, вторую не за что купить, тут тебе и разорение — начинай сначала, — без отчаяния, скорее, весело сказала Анастасия, но дышала тяжело, то ли от волнения, то ли от хлопот, неведомых Петру.
Но через некоторое время она оживилась, стала бодрой и веселой, должно быть, довольная удачей, даже глазами играла, легко вела разговор и много говорила о своей семейной жизни. По ее представлению, жизнь их с Федором сложилась неплохо, раньше была более или менее обеспеченной и теперь, то есть при нынешних реформах, тоже живут не то, чтобы в богатстве, но в достатке. А то, что приходится вот так ездить — не прямо по трассе, а петлять по боковым дорогам, укрываться от мародеров, рэкетиров и других грабителей, так что тут другое можно сделать, ежели всю нашу жизнь превратили в петлю? Тут уж выбирай:
— Или петлю на шею или петляй по жизни. Вот люди и петляют друг перед другом, и кто больше ловчее петлей навяжет, тот больше и силков наставит и миллионов наловит. А миллионы при теперешней жизни — все: ими и жизнь можно обеспечить достатком, и от рэкетира заслониться, и от налогового инспектора откупиться, и за лечение в больнице заплатить — все просто и ясно, — она минуту помолчала, потом добавила: — Да, с большими деньгами все просто и легко, вот только надо уметь их добывать.
Петр молча слушал Анастасию и думал о том, что разными путями люди постигают природу рыночных реформ, но все приходят к одному — к накоплению капитала. В какой-то связи со своими мыслями он спросил:
— А за какую цену на заводе покупаешь сахар?
Анастасия лукаво скосила на него глаза и сказала:
— Это уж коммерческая тайна, дорогой Петр Агеевич. Торговые сделки имеют свои правила — коммерческие тайны, иначе существовать рыночная торговля не может — и весело засмеялась, видно, от удовольствия, что постигла рыночные тайны. — Конечно, в ответ на сходные сговоры кое-чем приходится поступаться.
Законы новой, раскапитализированной жизни Петр частично постиг и практически, и, так сказать, интуитивно, но не согласился с таким порядком вещей, когда вся сила человека отдавалась во власть денег, когда и вся воля человеческая, и разум человеческий направлялись к одному — к деньгам, к миллионам денег и с такой безоглядностью, что человек больше в жизни ничего не замечал и не стремился больше ничего знать, кроме накопительства. Для самого Петра в накоплении миллионов сосредоточивалось все зло для людей. Он уже постиг истину для себя, которая состояла в том, что накопление у одного означало опустошение у другого, а равновесие удерживалось за счет того, что на одного богатого приходится сотня, тысяча бедных. Но была ведь и другая жизнь, по крайней мере, для него и его жены, то есть для всех рабочих людей. Он сказал Анастасии:
— Послушать вас, так вы с мужем о прежней жизни и не жалеете, а нынешней вполне довольны.
— А что толку жалеть о том, что безвозвратно отнято? Тем более что завладевшие страной демократы возврата к прошлому не позволят, — равнодушно проговорила Анастасия.
Подъехали к разрушенному для ремонта мосту через небольшой ручей, слева был обозначен неблагоустроенный переезд, это Петр отметил при первом переезде. Сейчас он остановился, чтобы представить, как преодолеть песчаный подъем на другой берег, меньше всего ему хотелось копаться в песке. По-дурному все сделано, — подумал он, осмотрев подъем, разбитый глубокими колеями в песке, и решил переехать ручей с правой стороны моста по твердому прибрежью. Петр осторожно спустился в воду, на малой скорости переехал мелководный ручей, газанул на подъем, перегружая двигатель, и сам напрягся, словно в помощь машине. Это заметила Анастасия, промолчала, выжидающе глядя на него, и потом только проговорила:
— Этот ручей — граница между областями, тут мы уже на нашенской стороне, вон до того взгорка доедем, а там, в леске перекусим, а то скажешь, что хозяйка и обедом не покормила, — громко рассмеялась и будто ненароком ткнулась головой в Петрово плечо, потом ответила на его вопрос:
— О прежней жизни что говорить? Ежели честно сказать, то жили мы тогда без всяких больших забот, за что сейчас демократы осмеивают ту нашу беззаботную жизнь, вроде как ненатуральную. А ведь в той именно жизни у нас все было, и для нас, и для детей, и для стариков, и все впереди было твердое и основательное. Но ведь не мы ее, ту нашу жизнь, развалили и взялись переиначивать. Новую жизнь, какую сейчас имеем, мы и нарочно не выдумали бы для себя, простых людей. Все наделали власти, а нам остается только приспосабливаться к обстоятельствам, чему в советское время мы, между прочим, не учились, — приспосабливаться! Каждый жил своим честным трудом. А нынче надо приспосабливаться, иначе по миру пойдешь, а кусочки по советской привычке не в моде.
Петр с некоторым удивлением взглянул на хозяйку машины, помолчал, потом сказал:
— Послушать тебя — удивительная речь для новой предпринимательши. Вроде бы прилично встроилась в новую общую струю.
— Вот именно — встроилась, но вынужденным порядком, а не естественным образом. Вынужденный капиталист, — расхохоталась Анастасия. — Это ведь тоже в некотором роде изнасилование, а от него какая сладость? — и двумя руками уцепилась за руку Петра, прижимаясь к нему.
К правой стороне дороги доверчиво прилегла небольшая мирная деревенька, укрываясь от посторонних глаз уже роскошной зеленью деревьев. За деревней машину сразу рвануло вперед под горку. Солнце стояло в полуденной поре, ярко освещая зелень озими, и через боковое стекло слепило Петру глаза, он подвинулся в угол кабины, отворачиваясь от солнца.
— Что ты, Петр Агеевич, жмешься от меня? — смеясь, заметила Анастасия, от нее, действительно, тянуло жаром плотного сильного тела.
— Напротив, поворачиваюсь, чтобы ловчее на тебя смотреть, — отшутился Петр, впрочем, за всю обратную дорогу ни разу на нее не взглянул.
Помолчали, потом Анастасия продолжила начатый разговор о жизни:
— Предпринимательша, говоришь… Какая, к черту, предпринимательша?.. В той, советской жизни все было как-то беззаботно, а в нынешней надо все ловить: время, момент — лови, неожиданно подвернувшуюся возможность — лови, чью-то простоту — лови, чей-то зевок, нерасторопность, незнание, какую-то чужую слабость тоже лови и все прочее и прочее, даже людскую безвыходность в жизни лови в свою пользу, причем ловить надо сходу, как спортсмены говорят — стрелять навскидку.
— Ну и что же, получается? — с удивлением спросил Петр. В его понятии то, о чем сказала Анастасия, означало урвать за чужой счет, — это было не в характере простого честного труженика, всю прошедшую жизнь трудившегося на общее благо.
— Нет, конечно, поспешно ответила Анастасия, — для такого выискивания времени нет. Как видишь: самим за сахаром ездить, самим торговать, — ограниченность одним узким делом — чисто для выживания. Вот если бы все сделать по другому, я бы сумела развернуться…
Петр посмотрел на ее лицо: на нем было выражение дерзкой решимости. И он поверил, что такая может развернуться с размахом, Дай ей только волю и освободи от мелких женских будничных дел, как в два счета будет сколочена какая-либо фирма, не мифическая с мужем и одной его машиной, а с сотней работников, с десятком магазинов и закупленных мест на рынке под вывеской 'Торговая фирма Песковых и К0'. Она заметила взгляд Петра, поняла значение его выражения и отозвалась:
— Что сомневаешься в моих способностях? Не похожа на представленный образ? — и вскинув голову, громко расхохоталась. Вообще она была весело настроена, очевидно, была довольна своей сахарной сделкой. Это про себя отметил Петр.
— Почему же сомневаюсь? Похожа как раз на такую предпринимательшу, которая может развернуться… Где будем сворачивать — лесом едем?
— Метров двести еще… Вот-вот съезд вправо:
На съезде Петр свернул в лес и еще несколько проехал, пока Анастасия не остановила перед
