теперь преуспевающим в торговле на рынке, и стала присматривать за их девочкой, временно, до возвращения из больницы бабушки Елены Ивановны.
Бабушку внук Иван привез из больницы спустя две недели после операции, но бабушка была еще слаба и не могла управляться с девочкой. Родители ее попросили Татьяну Семеновну и еще помочь бабушке, пока та окрепнет. Так Татьяна Семеновна вошла в близкие отношения с Шумеевыми и узнала всю их внутреннюю семейную жизнь.
Жизни и судьбы людей, хоть, в общем, и похожи одна на другую, но и разнятся друг от друга, и у каждого свое счастье и свое несчастье. У Шумеевых и то, и другое было свое, и об этом ей рассказали прабабушка Людочки Елена Ивановна и бабушка Марья Сергеевна. А какое счастье или несчастье будет у Людочки, об этом ни прабабушка, ни бабушка, по прожитой своей жизни, не могли, конечно, сказать. И родители ее тоже не могли ничего такого сказать по нынешней жизни. Но имели тайную надежду на свои, хоть и небольшие, но прирастающие от рынка тысячи. Впрочем, такую надежду заронила в себя только мать Людочки Софья, а отец жил с отстраненным взглядом на свою и Людочкину жизнь…
Предки Шумеевых когда-то жили совместно несколькими поколениями в одном доме, который на равных принадлежал всем. Жили дружно, соседи завидовали миру и ладу в их доме. Жизнь всех поколений наполнялась смыслом через завод. Но вот война черным крылом взмахнула и над их крышей, и в доме осталась лишь одна вдова-солдатка Елена Шумеева. Думала, так и вековать придется, а на что могли рассчитывать солдатские матери и жены, когда редко в какой дом возвращались с фронта сыновья и мужья. Однако судьба улыбнулась Елене еще раз в жизни: в дом к ней постучался уцелевший фронтовик, скромный, сердечный, работящий человек.
И, как прежде до войны, в доме Шумеевых крепко сладилась мирная, дружная, рабочая жизнь, и стежка в будущее вновь топталась по старому следу от калитки двора до проходной завода. А в заново отстроенном доме появилась дочка Марья. И, когда она выросла, продолжила шумеевскую заводскую традицию, а вскоре привела в дом мужа Николая, правда, не с завода, а водителя автобуса.
Так в доме, ранее Шумеевых, а теперь под другой фамилией, но по-уличному Шумеевых, стало сожительствовать два поколения трудовых людей. И так у них все хорошо получалось и устраивалось в доме, что казалось, им только и светит утренняя заря, обещая ясный, погожий день. И во дворе к общему хозяйству прибавился легковой автомобиль Победа, на котором однажды вкатил сын Иван.
Иван вырос здоровым, крепким мужиком и, отслужив свое время в десантных войсках, окончил институт и остался работать на своем заводе инженером. В этот же год привел в дом инженершу Софью, молчаливую, но деловую, разбитную труженицу.
И хотя в доме стало проживать три семейных поколения, мир продолжался под крылом бабушки Елены Ивановны. Но скоро появилась возможность расширить дом. В архитектуре города, однако, не разрешили расширение личного дома по данному месту, а предупредили, что надо готовиться на скорое расставание с домом, так как район начали застраивать многоэтажками.
И действительно, вскоре Шумеевы были разведены на три семьи по отдельным квартирам, а хорошую денежную компенсацию за дом, двор и сад Елена Ивановна разделила молодым — на две равные доли, а старикам было достаточно на жизнь пенсионного обеспечения: существовавшая кругом дешевизна много расходов у стариков не требовала.
И поначалу все шло хорошо и благополучно, разве только то, что члены былой дружной семьи превратились в обычных родственников и уже не садились за один общий стол и не обсуждали вместе общие житейские дела, теперь ходили друг к другу в гости, да оказывали помощь и поддержку, но это уже было все же как бы со стороны. Однако все постепенно перерождается в привычку, и все шло у них нормально, а совместные празднества и взаимная поддержка все-таки скрепляли родственные узы. И так шло, пока над привычной и признанной жизнью советских людей не закрутили разрушительные вихри враждебные, и над страной и над людской судьбой эти враждебные вихри безумно закружили и понесли жизнь черт-те знает куда.
С этого времени чредой пошли изменения в жизни, в первую очередь у молодых: сначала у них родилась дочь Людочка, и Софья временно прервала работу по декретному отпуску. Это событие вкладывалось еще в советские порядки и нормы и воспринималось с естественной радостью. Но дальше пошло по-новому, по неведомому. А это иное, новое проявилось в том, что и у Шумеевых стало происходить как у многих, — Иван стал являться домой с работы пьяным, а работал он теперь в каком-то кооперативе, хотя и при заводе.
— Не востребованы мои творческие, интеллектуальные способности, — оправдывался он перед женой и родителями, А там, где до этого его берегли и растили, — в рабочем коллективе и в обществе, — он оказался ненужным вместе со своими инженерными способностями. Так в один час изменился его статус человека и инженера — то он был встроен в общество, как его органическая клеточка, через которую шли все кровеносные сосуды этого живого, горячего общества, то вдруг оказался гороховым семенем, которое выщелкнули из общего стручка, — и прорастай сам, как знаешь.
В хмельном состоянии Иван на упреки жены отмалчивался и молча заваливался спать, утром каялся в слабости, а через день-другой повторял все то же. Постепенно пьянство Ивана вошло в систему, вмешательство и увещевание родителей не помогали, и все стали свыкаться с этим неизбежным семейным горем. Софья жизнь с пьяницей приняла как судьбу, а это и был слом судьбы, только не одного Ивана, а всех рабочих людей, слом, расчетливо уготованный и злонамеренно осуществленный силами коварства и корысти.
В дни просветления Иван становился милейшим и добрейшим человеком, и у Софьи тотчас в душе вырастали крылья. После таких незамутненных дней Иван опасался ходить на работу, так как страшился повторения полосы пьянства. Оказывается, это сразу повелось в коллективе какого-то дикого внутризаводского кооператива, а затем малого предприятия, которые жили на всем заводском. А тащить заводское легче всего соглашался человек с замутненным сознанием от непросыпного хмельного состояния. Кто-то невидимый хитро направлял и поддерживал этот процесс человеческого разложения. В такой коллектив, расчетливо и искусно морально изуродованный, и втянули Ивана как способного инженера, а чтобы это произошло незаметно для него, его использовали по совместительству с основной работой с двойным заработком — в цехе и в кооперативе. Но творческая мысль способного инженера- технолога натолкнулась на пустоту, и получилось так, что коль падать в пустоту, то проще в пьяном беспамятстве.
Но заметнее всего переворот общей жизни с ног на голову сказался на стариках. Сперва на глазах у всех осунулась и поблекла бабушка Елена — она чувствительнее всех ощутила, как рушились традиции и жизненный уклад трудового шумеевского рода и вообще морально-нравственные основы общественной жизни. Но совершенно неожиданно ее опередил муж. Дедушка Сергей умер скоропостижно и негаданно, крепился, крепился и вдруг споткнулся, как подстреленный, а, собственно, так оно и было — реформы капитализации отстреливали, пока всех не отстреляли, в первую очередь солдат войны, чтобы не штыковали реформаторские порядки.
Бабушка Елена Ивановна, отгоревав в одиночестве смерть мужа, еще больше ослабла и по общему решению перешла к внуку, где подросла и стала бегать правнучка, и бабушкин пригляд был ко времени. Две квартиры обменяли на одну трехкомнатную и оказались соседями Золотаревых. С приходом бабушки Иван некоторое время воздерживался от выпивок, и жизнь в молодой семье под присмотром бабушки, казалось, вступила в нормальный порядок.
Но не тут-то было — семейную жизнь, как и все другое, трепали и выворачивали реформы. Новое направление жизни, взявшее обратный ход, сколько его ни называй ходом вперед, требовало иных людей — с другими понятиями жизни и другим образом мыслей, и крепко ударило по роду Шумеевых.
Первый удар пришелся по Марье Сергеевне, от которого она оказалась в очереди на пособие по безработице. Затем от такого же удара едва увернулся ее муж Николай. Из-за износа машин и невозможности покупки новых и ремонта старых автобусов пошел на сокращение пассажирский автобусный парк, а вместе с этим стал сокращаться водительский персонал. Николая переправили в грузовое автохозяйство, но и грузовые перевозки таяли, как снег по весне, а за ними с каждым днем падали заработки шоферов, и не понять было, чьими стали государственные автомобили и автомобильные перевозки.
У молодых происходило то же самое. Для Софьи после декретного отпуска на прежнем месте работы
