Интимная беседа с портретом
А у молодых Шумеевых дела шли своим чередом, и они были довольны тем, как складывалась их жизнь, точнее, как уже сложилась их жизнь, и не желательны были перемены. Они были против новых перемен и возвращения в прошлое. Софья сказала Татьяне Семеновне, когда та напомнила о заводе, что теперь она и слышать не хочет о нем.
— Неужели в душу вам завод ничего хорошего не заронил, ну хотя бы чувство жизни большого трудового коллектива, или тот же несколько загадочный своей сложностью производственный процесс не всколыхнул вашу душу? — спросила Татьяна Семеновна и, вспомнив про Людочку, добавила: — Да вот и ребенок ваш в заводском детсадике весь день находится.
— Для ребенка мы место в детсаду всегда купим, — отпарировала Софья с намеком на то, что у нее уже есть возможности обойтись и без завода, и в подтверждение с улыбкой добавила: — Жизнь, Татьяна Семеновна, по крайней мере, для меня, в другую сторону повернула.
Татьяна Семеновна хотела, было возразить Софье, что она заблуждается. Что своей так называемой торговлей она производит простой спекулятивный посреднический обмен чьей-то заводской продукции на деньги, заработанные в итоге тоже на заводе. Стало быть, если не будет этих заводов, то и обменивать нечего будет, и что, выходит, заводы и есть главные держатели рынка, а сами они держатся трудом рабочих. Так что из всего этого вытекает, что и рынок держится трудом рабочих, а не капиталом, который тоже создается в первую голову трудом рабочих. Но не сказала всего этого, вовремя поняв, что с Софьей о таком вопросе бесполезно заводить разговор.
А Софья свои мысли высказала до конца, и может быть, давно хотела сказать их вслух:
— Что для меня был завод? Не то, что за день — за месяц от заводской зарплаты никаких накоплений… А сейчас вот — день поработала, — она подсчитывала дневную выручку и вносила записи в рыночный дневник, — и пусть небольшая, — прибавка к накоплениям есть, — и минуту задумчиво помолчав, добавила с улыбкой удовлетворения: — Зачем было на инженера пять лет учиться?
Иван, который при этом присутствовал и молча сидел на мягком диване, глубоко утопившись своим большим телом, сказал:
— Действительно, зачем было на свет народиться? Неужто затем, чтобы только торговать барахлом, накапливать рубли и менять на них свою жизнь.
Софья, рассердившись, захлопнула дневник, подержала на нем руку, будто согревала его, помолчала, то ли не нашлась, что ответить мужу, то ли постеснялась Татьяны Семеновны и сдержала себя от резкостей, которые уже были у нее на языке. Татьяна Семеновна, поняв назревание скандала, поднялась и распрощалась, вышла к себе, решив, что в горячих семейных разговорах она будет нежелательным свидетелем.
Но сказанная Иваном фраза запомнилась и после ужина, оставшись с Петром вдвоем на кухне, она пересказала ее мужу.
— Ну, и чем же эта трезвая его мысль тебя взволновала? Правильно Иван сказал, на трезвую он правильно рассуждает, — заключил Петр, успокаивая жену.
— Такие трезвые мысли обыкновенно свидетельствуют о смятении души и разума и кончаются плохо, — не скрыла своего беспокойства Татьяна.
— Успокойся, Танюша, то огромное горе, какое терпят нынче люди, нам не обнять, — накрыл руки жены, лежавшие на столе, своими шершавыми рабочими ладонями и через них передал свое тепло ее беспокойному сердцу.
— Но ведь жалко: хороший человек Иван, а может погибнуть, — грустно посмотрела на мужа Татьяна и добавила с чувством бессилия: — А чем ему поможешь избежать трагического конца? Тысячи, которые дрожащими руками перебирает Софья, она теперь не выбросит, и Иван с угнетенным молчанием взирает на них.
— А куда ему деваться? В свое время он был толковый заводской инженер, а на деятельную самоперестройку не сгодился. Но он не погибнет, вернее, не погибнет больше того, как уже погиб, и этой своей частичной гибелью он защитил себя, как ты называешь, от трагического конца: заливает свое сознание и свою душу алкоголем, — однако Петр все же с печальным сочувствием Ивану посмотрел на жену, но тут же добавил: — По-моему, Софья его хорошо понимает, почему все прощает ему и относится с сочувствием да вдобавок, очевидно, еще и любит, с помощью водки она и сберегает его. Так что вмешательство наше может только нарушить равновесие, у них свой нашелся балансир.
Татьяна посмотрела на мужа с удивлением: ей никогда не приходила в голову такая мысль, однако она отлично знала, как женщины всегда готовы принести себя в жертву и прибегнуть к самым неожиданным способам спасения близких, и согласилась с мужем.
Она задержалась на кухне, а Петр прошел в зал. Дети закрылись в детской комнате, и оттуда слышался их веселый, беспечный смех. И Петр с теплой нежностью в сердце порадовался такому смеху детей, беспечный веселый смех детей — признак здоровой жизни семьи. Эта мысль слегка тронула его сердце, выходит, его работа вернула в семью детскую беспечность и счастливую беззаботность. Как немного, в сущности, для этого надо — только работа отцу, но именно такая удача стала для него трудно достижимой, не будет у него работы — не будет радости у детей. Но ведь не должно только на удаче, на случае строиться святое дело отца! Работа — непреложный долг отца, но вместе с тем, так же рядом естественная физическая и духовная потребность человека, востребовательность общества по чьей-то злой воле вдруг стала товаром рынка. А его руки с драгоценными навыками непревзойденного мастера, его голова с неистощимой творческой мыслью в новой жизни превратились в жестяные, никому ненужные побрякушки… Тьфу ты — какая гибельная, неестественная напасть на человека!.. на человека труда! Он постоял минуту посреди комнаты, энергично и сердито покрутил головой и произнес: Но ведь все это устроено людьми! Не природой, не Богом, наконец, как теперь стало МОДНЫМ кивать на небо. Устроено меньшинством людей во вред большинству людей труда, — он прошелся по комнате, недоуменно оглядываясь вокруг, будто искал ответ, и сам себе ответил: — Но если одни люди это гибельное дело устроили, так другие, имеющие за собой большинство, должны все перестроить по-иному, в интересах большинства людей труда. Ведь как прекрасно все было в советское время — о возможности трудиться, работать на себя и не думалось, словно все было так просто, как воды напиться.
Он еще прошелся по комнате, размышляя о своей сегодняшней жизни, и о сегодняшней работе, и о тех мыслях, какие ежедневно стали появляться у него. Его взгляд произвольно упал на комод — он все же продолжал искать что-то в комнате — и встретился вдруг со своими чуть насмешливыми глазами на портрете, а рядом стоял портрет жены с веселыми, задорными глазами, в которых, казалось, и здесь сияла глубокая синева. Он облокотился на комод и обратился к своему портрету со словами:
Так-то, братец мой, мы живем сегодня… Под принуждением нынешней жизни, что значит под принуждением демократов, правящих теперь всей нашей жизнью. Я стал замечать, что мы расходимся с тобой в некоторых вопросах, что мне очень огорчительно. В каких вопросах? А вот в каких. Ты остался таким, каким тебя сфотографировали в то, советское, время, и ты не изменился и стоишь здесь, рядом с Таней, тем, прежним, то есть советским. И хорошо, что я догадался убрать тебя с Доски почета, сохранить и поставить здесь таким, каким ты был — советским. И вот сейчас, спустя некоторое время, мне интересно побеседовать с советским гражданином. Нет, я тоже в убеждении своем остался советским человеком. Но меня заставили обманным порядком жить в других условиях, в другой, стало быть, стране, то есть уже во всем несоветском. И мысли мои бродят во мне, может быть, еще по-советски, но в другой форме. Не понимаешь? Ну, конечно, — ты ведь остался в советской эпохе, как теперь выражаются демократы, ты и о демократах не слыхал. Если просто тебе объяснить, — это люди, которые нашу советскую, народную демократию повернули на буржуазную, а народную власть, свободу и народное право — на власть, свободу и на право частного капитала. Тебе это трудно понять, потому что ты не испытывал господства капитала и не можешь его представить. А я, может быть, еще не в полной мере, но уже вкусил его, как горячего, и обжегся и от капитализма и от его демократии. Вот в этом мы с тобой расходимся… Как? Просто очень: ты не знаешь, что такое капитализм… Как я его воспринимаю? — Как народное горе и бедствие и очень болею, что многие люди, в том числе из вашего брата — рабочих, а еще пуще из интеллигентов, не понимают того, что капитализм превращает меня, рабочего человека, в бесправного раба, и я это уже кожей своей почувствовал. Вот в этом, братец мой, мы с тобой и разнимся: ты не знаешь, что такое капиталистическое
