«Пройдет десять, двадцать, пусть даже тридцать лет, но дело мое признают. Все! другого исхода нет. Существуют незыблемые, объективные законы природы, которые неподвластны воле людей, какими бы званиями, чинами или постами они ни обладали. Один из таких великих законов: человек, человеческое общество не могут постоянно двигаться вспять или стоять на месте. Механизм существования человека заведен на прогресс. И как бы ни хотелось этого отдельным индивидуумам, остановить его они не способны».
Вернувшись домой, я со страстью погрузился в работу…
Применять свой метод на людях мне по-прежнему не разрешали.
Заведующий больницей Сытин заявил вполне определенно:
— Люди не игрушки. Забавляйтесь с собаками!
В ответ я ему показал фотографию одного животного, которому удлинил ногу уже на четыре сантиметра.
Сытин отрезал:
— Все ваши эксперименты — чистейшая авантюра!
Я спросил:
— Но почему?
— Потому что человек — это, простите, не собака! Вам ясно?
Не сдержавшись, я ответил:
— К этому вопросу надо подходить индивидуально.
Сытин задохнулся, гневно указал мне на дверь.
Потом я пожалел о своей выходке: нервы надо все-таки беречь, они еще ох как пригодятся.
Продолжая совершенствовать свой метод в виварии, я написал несколько статей об аппарате. Они были напечатаны в специальных медицинских журналах.
Как на них отреагировали, я не знал. Вскоре меня снова пригласили в столицу. На этот раз я получил вызов от Всесоюзного научного общества по распространению знаний.
Мне предложили выступить с докладом.
В Москву я привез с собой массу чертежей, чемодан с готовыми аппаратами и двух прооперированных мною собак.
В докладе я сказал:
— Из года в год в нашей стране, да и не только у нас, образуется целая армия больных, которые считаются неизлечимыми. Гипс перед их недугами бессилен. Я не отвергаю его совсем, он уместен в случаях простейших переломов, однако на положении прежнего «бога» гипсовая повязка находиться уже не может. К сожалению, в нынешних условиях она не может быть универсальным средством. Это не значит, что вместе с ней исчерпали или когда-нибудь исчерпают себя травматология и ортопедия. Мною предлагается совершенно новый метод лечения. Суть его стоит в том, что в отличие от общепринятых положений я считаю, что кость, в том числе и человеческая, способна регенерировать, обладает свойством расти. Вот наглядный пример.
Я поставил на стол мохнатую дворняжку с аппаратом на задней правой ноге.
— Подойдите сюда кто-нибудь, пожалуйста.
На сцену поднялся солидный пожилой мужчина.
Я попросил его:
— Попробуйте определить, насколько нога в аппарате длиннее остальных?
Он чуть отошел, прищурился. Наконец сказал:
— Сантиметров на десять!
— На восемь! — поправил я его.
По залу прокатилась легкая волна изумления.
— Спасибо, — поблагодарил я мужчину.
Он вернулся на свое место.
Из ящика я извлек вторую собаку.
— Вот еще пример. Взгляните, пожалуйста, внимательно на ее переднюю лапу.
Публика опять заволновалась, зашумела — лапа была очень сильно искривлена, причем не внутрь, а наружу.
Я сказал:
— Ни длинная, ни кривая нога, как вы понимаете, собаке не нужна. Я сделал это лишь для того, чтобы мои эксперименты были более убедительными и доказательными.
Совершенно неожиданно раздались аплодисменты. Переждав их, я указал на развешанные чертежи.
— Все это удалось мне совершить посредством моего аппарата. Конструкция его не очень сложная. При желании с ним может ознакомиться каждый. Однако не следует думать, что только одно наложение аппарата на конечность уже гарантирует успех. Главное достоинство аппарата заключается в том, что, помимо прочного удерживания отломков костей относительно друг друга, он позволяет регулировать «костеобразование». Гипс такой возможности не дает.
В общем, собранию ученых я выложил все, что знал о своем методе. В конце доклада выразил огорчение, что мне не разрешают использовать аппарат при лечении людей и, более того, до сих пор, а прошло уже около года, как аппарат был отправлен на утверждение, я не получил на него авторского свидетельства. Подобное отношение к новому методу мне непонятно.
После доклада мне устроили бурную овацию.
Такого в моей жизни еще не случалось.
Через день мне позвонил Четвергин и попросил срочно явиться в министерство.
Когда я приехал, он и Гридин наперебой принялись поздравлять меня. Слушая их, я подумал:
«А кишка-то у вас оказалась тонка. Испугались огласки. Так что давайте подобру-поздорову мое авторское свидетельство».
Что им и пришлось сделать.
Возвращаясь домой, я чувствовал — начинается новая полоса в моей жизни.
Вскоре меня вызвал второй секретарь городского комитета партии Сутеев. Секретарь, коренастый мужчина с умным приятным лицом, крепко пожал мне руку, предложил сесть.
Оказывается, мы встречались — когда-то давно вместе отдыхали в доме отдыха нашей областной больницы. В то время он был инструктором горкома. Меня Сутеев узнал — видимо, вспомнил фокус со шляпой, — улыбнулся и сказал:
— Никак не предполагал, что вы и есть тот самый Калинников!
Я удивленно посмотрел на него.
Сутеев пояснил:
— До городского комитета партии дошли слухи, что якобы в нашем городе появился некий врач, который сам сделал массу занятных вещей, а ему вроде бы не дают развернуться. — И спросил: — Так или нет?
— Слухи точные, — подтвердил я. — Только вещ мои не занятные, а насущно необходимые.
Секретарь улыбнулся и спросил:
— Кому?
— Десяткам тысяч больных!
— Ого! — произнес Сутеев. — У вас и масштабы!
Он обстоятельно расспросил меня о сути нового метода. Особенно второго секретаря заинтересовали цифры, свидетельствовавшие о прямой материальной выгоде моего изобретения для государства.
Сутеев вдруг спросил:
— Чем конкретно вам можно помочь? Не ожидая такого вопроса, я несколько растерялся, неуверенно проговорил:
— Если это возможно… Мне необходима хотя бы одна небольшая палата. Хотя бы коек на десять, где я смог бы применить свои аппараты.
Он спросил:
— И все?
