...У колхозного двора стоял Андрей Иванович. Он поднял руку, Климов рывком тормознул, и мотор заглох. Младший лейтенант встал с сиденья, стряхнул с себя пыль. Андрей Иванович достал кисет с табаком-самосадом и, вертя закрутку из газеты, начал рассказывать Климову о появлении на хуторе посторонних людей.
— Рано утром двое прошли берегом Сала в сторону Золотаревки. По-моему, они ночевали на хуторе Коростылевке. Я крючковал, сидя на бережку. Один еще спросил: «Клюет, дед?» Я посмотрел на него. Уж больно он показался мне знакомым. Кажись, при немцах в Константиновке мельником был. Он тогда с гестаповцами якшался. Лютый зверь, а не человек.
Климов вернулся в Семикаракоры, доложил Перминову о сообщении колхозника.
Выслушав младшего лейтенанта, майор сказал:
— Обратите особое внимание на приметы неизвестных. Постарайтесь выяснить, где они ночевали. Нужно призвать колхозников к бдительности. Из Ростова получена ориентировка, что три грабителя на станции Кавказской напали на офицера, возвращавшегося из госпиталя домой. Они забрали у него документы и скрылись. Не исключена возможность, что это трое от той самой бандитской пятерки, с которой вы успели познакомиться. Их ведь осталось трое. Это, по-моему, они и есть...
— Андрей Иванович видел только двоих, — возразил Климов.
— Это не имеет значения. Третий мог в условленном месте поджидать. Я прошу вас, товарищ Климов, предупредите председателей колхозов, бригадиров, чтобы они усилили охрану колхозного добра. Позапрошлой ночью в соседнем районе было совершено нападение на мельницу. Бандиты взяли два мешка муки, порезали приводные ремни и скрылись. Это уже диверсия.
Климов снова выехал на мотоцикле в Бакланики. На окраине станицы он встретился с Надей. Она ехала на бедарке с черноволосой девчонкой лет четырнадцати. Климов остановился и, сдвинув на затылок фуражку, удивленно посмотрел на чемодан и сумку с продуктами.
— Что, уезжаете? — спросил Климов обеспокоенно.
— Да, — ответила Надя. — А вас это волнует?
— Еще как. Мне хотелось поговорить с вами... Да вот... Скоро вернетесь?
— Как только провожу на пристань сестренку. — Надя обняла черноглазую девчонку.
Климов повеселел.
Девочка тряхнула вожжами и чмокнула губами.
Климов с огорчением посмотрел вслед удалявшейся бедарке. Завел мотоцикл и, оставляя шлейф пыли, стремительно поднялся в гору.
Еще не утих удаляющийся рокот мотоцикла, как из-за, куста поднялся заросший человек с запавшими глазами. В руке у него блестел парабеллум. Это был Кочергин. Из лесополосы к нему подошли Дубов и Шустов:
— Струсил? Почему не стрелял!? — со злобой прошипел Дубов.
— Не могу! Зачем убивать? Я не хочу! — тяжело дыша, говорил Кочергин.
— Садись, успокойся! Что это ты, Иван, раскудахтался, как наседка: «Не могу! Не хочу!», — успокаивающе проговорил Шустов, многозначительно переглядываясь с Дубовым.
— На обратном пути ты его завалишь. Понятно?
— Не могу. — Кочергин со злостью рванул ворот рубашки и со слезами на глазах обратился к Шустову и Дубову: — Братцы, отпустите меня! Не могу я больше так жить. Душа иссохла, тоска за сердце берет. Братцы! Что я плохого для вас сделал? За что вы накинули на шею мне петлю?...
Дубов с размаху ударил Кочергина в бок носком сапога и крикнул:
— Перестань киснуть! Что нюни распустил?..
Кочергин скорчился, вскинул пистолет, но Дубов вырвал у него оружие и внешне добродушно спросил:
— Что это ты, Иван?
— Давайте, братцы, пойдем в милицию. Мне рассказывал мой корешок. Он пришел к прокурору объяснил все, как было. Его направили в строительный батальон железную дорогу чинить. А после дают документы, и ты — чист на всю жизнь. Пойдемте, а? Что это за собачья жизнь такая...
— И по жене, небось, заскучал? — подмигнув, спросил Дубов.
— По правде сказать, еще и как! — согласился Кочергин.
— И по дочке?
— Конечно. Сплю и вижу ее, белокурую. Все за нос ловит ручонкой...
— Затосковал, значит, говоришь? — продолжал Дубов, садясь рядом с Кочергиным.
— Еще как!
— Тогда ступай домой и делай что хочешь... Только о нас — ни слова! Понял?
Кочергин оживился, заволновался:
— Спасибо вам, братцы! Век вас не забуду. Спасибо. Можно идти?
— Ступай! — буркнул Дубов и лег на живот, подложив род себя пистолет. Кочергин, попрощавшись с Шустовым и Дубовым, торопливо зашагал по балочке, опасливо оглядываясь. Ему не верилось в добрые намерения своих дружков.
— Зачем отпустил? — спросил Дубова Шустов.
— Здесь нельзя, Василий. Чуток дальше, в балке.
В нескольких километрах от села Большая Мартыновка в конце августа 1943 года колхозники обнаружили труп неизвестного мужчины. Он лежал в глубокой балке, заросшей травой и колючим кустарником.
В тот же день об этом узнали работники милиции. Они прибыли на место происшествия, осмотрели убитого, составили протокол, начертили схему, на которой красным карандашом отметили условными знаками положение обнаруженного трупа и двух стреляных гильз от немецкого пистолета. Их нашли вблизи дороги на том месте, где неизвестный был убит, а затем сброшен в балку. При падении смертельно раненный человек оставил следы крови на стеблях травы и земле.
Труп перевернули и заметили, что боковой карман пиджака был вывернут, на нем остались наколы от булавки. В левом кармане нашли небольшой перочинный ножичек.
После тщательного осмотра места происшествия труп сфотографировали и доставили в морг.
Об этом загадочном убийстве в тот же день стало известно сотрудникам отдела борьбы с бандитизмом управления НКВД. В Мартыновку прибыл начальник отделения отдела борьбы с бандитизмом Илья Яковлевич Ермаков. Ознакомившись с делом, он размножил фотографии погибшего и разослал их для опознания в ближайшие райотделы милиции. По всей области были проверены заявления трудящихся, в которых сообщалось об исчезновении родных и близких.
Но эта кропотливая работа не дала желаемых результатов. Тогда с целью установления личности убитого Ермаков решил встретиться с активом трудящихся станиц, хуторов. И тут пришла удача. На третий или четвертый день поисков одна женщина сказала:
— Кажись, это Иван Кочергин. С племянником моим он знаком. Помню, при прощании напился он до потери сознания.
— Когда это было? — спросил майор.
— В сорок первом... Он уходил на фронт. А больше не видела. Его жену, Марию, встретила вчера. Она шла с дочкой, я девочку еще морковкой угощала. Вот те на! Бедная сиротка!..
Женщина тяжело вздохнула. Ермаков попросил указать дом, где живет Мария Кочергина.
Скоро Ермаков уже стучал в дверь.
— Кого вам нужно? — спросила вышедшая на крыльцо женщина.
— Марию Кочергину, — ответил Ермаков.
— Это я...
— У меня к вам разговор. Можно зайти?
Женщина побледнела, предчувствуя беду. Она молча провела в комнату. Ермаков присел к столу и сказал:
— Я — сотрудник НКВД. Вот мой документ.
