Огляделся. Как распознать среди этой огромной массы людей тех, кто меня интересует, — скупщиков золота? Стал присматриваться к торговцам, выискивать среди них постоянных обитателей рынка. Внимание привлек благообразный старик с аккуратно подстриженной бородкой, в пенсне с металлической дужкой — точь-в-точь старый учитель гимназии. Он продавал книги. Неожиданно передо мной вытянулась костлявая длинная рука со вздутыми венами. Повернулся — нищий со щетинистой седой бородой. Он низко кланялся: «Дай копеечку, сынок!» Бледный, трясущийся, жалкий человек. Я сунул руку в карман, чтобы достать пятак, но вспомнил, что у входа на рынок я истратил его на газированную воду. Пожал плечами: мол, нет денег.
Наступил полдень, а рынок не пустел. Слышалась разноголосица криков, споров.
В торговом ряду, где продавались велосипеды, приемники, лопаты, ведра, дребезжал патефон. Голос известной певицы взывал: «О любви не говори...»
За аквариумами с рыбками, на могильной плите, маклеры делили магарычи, ссорились. Среди них находились люди, которые пользовались недоброй славой шарлатанов и проходимцев. При приближении фронта к городу они грабили и прятали в своих подвалах мешки с мукой, сахаром, бочки с маслом, повидлом, спиртом. После войны, как гадюки, выползли из нор. Сбывали награбленное осторожно, всячески хитрили. Скупка золота или изделий из него велась еще более осторожно. Валютчики боялись милиции.
Постепенно пустел рынок. Очень усталый, огорченный безрезультатностью поисков, я вернулся домой.
А на другой день — неожиданность. У продовольственных рядов я столкнулся с Клавдией Ивановной, давнишней знакомой нашей семьи. В одной руке она держала сумку, а в другой — сетку, набитую разной снедью.
— Э, да у вас, видать, в доме праздник? — шутливо спросил я.
— Еще какой! Брат мой из Берлина приехал! Небось, уже и не помните? — радостно улыбнулась она. — Гость на порог, а в доме — хоть шаром покати. Вот сняла золотые серьги — и накупила...
— А кому же их продали? — спросил я, насторожившись.
— Старику, торговцу ванилином. Хотите, я вам покажу его? Идите сюда. — Она указала в сторону дощатого ларька. Я оторопел: это был тот «нищий», которому вчера хотел подать пятак.
Два дня незаметно наблюдал за стариком. Он стоял у церковной ограды, вытягивал костлявую руку с бумажными кулечками. Время от времени к нему подходили покупатели. Полная пожилая неряшливо одетая женщина, что-то нашептывая ему на ухо, укладывала на деревянный поднос новью пакетики и уходила прочь.
Подходили и другие подозрительные люди, и о каждом из них я собирался разузнать как можно больше.
Удалось установить личность старика. Им оказался Оскар Абас оглы. Он прожил в Ростове более двадцати пяти лет, состоял в незарегистрированном браке с некоей Ползунковой.
В горотделе полковник Козлов встретил меня словами:
— Прошло три дня. Докладывайте о скупщиках золота...
Я рассказал все, что узнал об Оскаре Абас оглы.
— Помню, старик привлекался за спекуляцию лавровым листом, но суд прекратил дело, — ответил полковник. — По-моему, вы понапрасну теряете время.
Я стоял на своем:
— Уверяю вас, товарищ полковник, старик Оскар — скупщик золота. Какого масштаба — еще не знаю, но кое-какие факты у меня уже есть.
— Ну что ж, — подумав, сказал полковник, — может быть, вы и правы.
На другой день Оскара на рынке не оказалось. К старику приехал гость с Кавказа, именовавший себя его племянником. Погостил он немного и собрался уезжать. Сам Оскар ходил на вокзал за билетом...
Вечером, сидя у открытого окошка небольшого старого домика, старик сосредоточенно разрезал старым ножом с деревянной ручкой книгу и делал маленькие бумажные кулечки, наполняя их ванилином, сахарином, душистым перцем. В расфасовке товара помогали ему жена и гость.
Было слышно, как все трое мирно беседовали, беззаботно смеялись, потом звенели чашками, пили чай с кавказскими пряностями.
Тщательно продумав план разоблачения скупщика, я доложил полковнику Козлову об обстановке. План был одобрен, и оставалось ждать отъезда кавказского гостя.
И вот мы на станции. Старик Оскар провожал невысокого молодого человека со смоляными гладко причесанными волосами, одетого в черный модный костюм. Старик поцеловал отъезжающего, а я тем временем незаметно запечатлел на пленку эту трогательную сцену.
Когда на перроне послышался прощальный свисток, юноша энергично вскочил с небольшим чемоданчиком в тамбур вагона и помахал старику на прощание платком.
Поезд тронулся. Я и старшина железнодорожной милиции поднялись в тамбур, вошли в первое купе. Там сидели полковник с женой, старичок с белой бородкой и средних лет женщина.
В соседнем купе находился тот, кто нас интересовал. Расположившись на нижней полке, он читал газету.
— Гражданин, предъявите документы! — обратился к нему старшина милиции.
Пассажир пожал плечами и неохотно достал из внутреннего бокового кармана пиджака справку, удостоверяющую его личность. В справке говорилось, что она выдана временно взамен паспорта.
— Значит, вы Гусейнов Ибрагим Абас оглы? — спросил старшина.
— Как записано...
— Справка не удостоверяет вашей личности! Нет ли при вас документа с фотографией?
Молодой человек продолжал настаивать:
— Я живу в Баку. Не верите? Запросите адресное бюро...
— Хорошо. Мы так и сделаем, а пока попрошу вас пройти со мной, — твердым голосом сказал старшина.
В Батайске мы сошли с поезда. А оттуда на автомашине перевезли Гусейнова в Ростов.
Обыск провели в присутствии понятых, в линейном отделе милиции. В протоколе появилась запись:
«Пятьдесят золотых десяток, двенадцать колец, три броши...»
— Гражданин Гусейнов, — спрашиваем его, — скажите, у кого из жителей Ростова вы взяли это золото?
— Я ничего не скажу...
Полученная из Баку телеграмма гласила:
«Гусейнов Ибрагим Абас оглы пал смертью храбрых в 1942 году на крымской земле».
Показали этот документ Гусейнову и он вдруг заявил: я не гражданин СССР! Арестовать меня вы не имеете права! Я протестую!
Через несколько дней Оскар вышел на рынок и начал продавать ванилин.
В одиннадцатом часу высокий человек в легких шевровых сапогах подошел к старику и что-то шепнул ему на ухо. Оскар явно заволновался. Он прикрыл салфеткой свой товар и поспешил домой.
Медлить было нельзя. Через час вместе с понятыми я подошел к старенькому домику, в котором жил Оскар Абас оглы.
Постучали. Тишина. Постучали еще. Послышались шарканье и шлепанье, потом кашель и кряхтенье — дверь открыл сам хозяин. Милицию он не ждал. Оторопел и стоял окаменевшим на пороге. Я предъявил ему постановление на обыск, старик пропустил нас в дом. В комнате за столом сидел плотный мужчина с красным одутловатым лицом.
— Кто вы такой? — спросил я.
— А какое это имеет для вас значение? — проговорил он, пожимая плечами.
