– А часы-то он повесил? – спросил случившийся тут артист Олег Даль.
– Нет, – с той же улыбкой сказал Ванечка, – не судьба была, видно. Мы когда в тот вечер накушались, гвоздь я тот все ж таки загнул. Из вежливости и особого к Коле расположения. Да и времени мы с тех пор не наблюдали…
– А зачем тебе Кусто? – не унимался Даль.
– Так Жак Ив – кумир всех водолазов! – воскликнул Ваня. – Он же ж так и не утонул! На суше помер! А это, братец, не два пальца об асфальт. А вот ты, Олежа, ты, сердешный, объясни мне, будь так любезен, как это ты этот словарь-то написал? Слова-то ты сам придумывал или в народе подслушал?
Но растроганная историей про часы Маша не дала артисту ответить.
– А как, Ванечка, вы с ним расстались, с Колей вашим? – поинтересовалась она. – Вы ведь ему голову, помнится, сломали. И умер он?
– Да ну… Еще чего! Так, – махнул он. – Полгода в больнице провалялся, и снова как новенький стал. Только как звать, иногда забывать начал. Но это ж разве беда? На свитере ему дружок вышил «Коля», он его и не снимал никогда. А я как из тюрьмы вышел, хотел и его в космос уговорить, но он как раз опять в больницу угодил.
– Что такое?
– «Поражение члена молнией» – так было в карточке написано.
– Как?! – воскликнула Машенька. – Молния?.. Прямо в…?!
– Бог покарал, – брякнул Даль.
– Нет, что ты, Маруся. У него на штанах, на ширинке была молния… Осторожнее надо с этим, – нахмурился Иван.
… Реже всех в бар захаживал Даня, которого не устраивали шумные вечера в бесплатном заведении с белогвардейским хором и цыганскими плясками. Чаще он сидел дома, непрерывно пил чай и тоскливо пялился в пустоту. У него не получалось в последнее время писать стихи, и это добавляло отравы в его безысходное бытие.
Однажды Машенька подошла в баре к Блюмкину и сказала, что его просят к телефону. Тот вылез из-за стола и подошел к барной стойке с аппаратом. Снятая трубка лежала рядом. Хорошо поддатый доктор взял ее и крикнул:
– Да?!
– Алло, вы слышите меня? – раздался оттуда старческий тенорок.
– Да-да! – попытался Блюмкин перекричать хор.
– Вы меня узнали?
– Да, конечно! А кто это?
– Хм… Мы были с вами недавно у одного важного чина… По поводу близкой вам особы… Вспомнили? – было ясно, что собеседник опасается, что их подслушивают, потому и говорит загадками. Но Блюмкин все- таки понял, с кем имеет дело.
– А! – закричал он под воздействием алкогольных паров так радостно, как будто услышал лучшего друга. – Конечно же, вспомнил! – И даже предложил: – А вы приезжайте сюда, посидим, поболтаем! Сейчас я объясню, куда это…
Его собеседник оборвал его:
– Нет, простите, не смогу. И вообще, при нынешних обстоятельствах нам лучше не встречаться. Слушайте внимательно. Вот, что я хочу сообщить вам. Той несчастной, судьбой которой вы так озабочены, тут больше нет.
– Где – тут? – не понял доктор.
– Нигде, – отозвался секретарь.
– Так мы знаем, – продолжал не въезжать доктор. – Нам же объяснили, что в городе ее нет, потому что она…
– Вы не поняли! – перебил его секретарь поспешно и, вынужденный выражаться конкретнее, понизил голос: – Её вообще нет в загробном мире. Она исчезла.
– То есть как это?! – выкрикнул Блюмкин. – Как исчезла? Куда уж дальше-то исчезать? И где она тогда?!
В ответ он услышал только безжизненные гудки.
– Ничего не понимаю, – пробормотал доктор, возвращаясь к столику, где в табачном дыму восседал Ванечка с парой очередных случайных знакомцев. – Исчезла… И куда она тогда девалась? Слышите, Ванечка. Позвонил давешний старик, как его, Акселимандрит или Алексопистон…
– Да понял я! – остановил его Ванечка. – Дед из конторы!
– Вот именно. Так он говорит, что Любушки моей в царстве мертвых больше нет.
– Темнит старикашка! – заявил Антисемецкий. – Сразу он мне не приглянулся. Все у него как-то не по- нашему…
– Вы, как всегда, правы Ванечка, – кивнул Блюмкин. – Так, наверное, и есть. Помните: «…И тут не те, кто нужно, правят бал…»? Эти «изначальные» похлеще наших, прижизненных будут. – (Ну, не могут, не могут русские не ругать начальство). – Все замять норовят, а что душа безвинная мается, на это им плевать… Ну, куда же она, сами, Ванечка, посудите, могла отсюда деться?
– Никуда, – мотнул головой Ваня.
– Вот и я говорю, никуда. А он утверждает обратное…
Но мало помалу тема эта источилась и завяла, а уже на следующий день все то же самое можно было бы говорить уже о самом Блюмкине. Опять сильно надравшийся Ванечка вернулся домой из бара один и, несмотря на настойчивые расспросы Дани и Маши, ответить, где он потерял доктора, не мог. О своем разговоре с секретарем доктор им рассказать не успел, а Ванечка о нем и вовсе запамятовал.
Спустя еще день к ужасу его пропали и Даня с Машей.
Глава пятая
НА ЛУНЕ
1
Не бойся, если у тигра родилось три тигренка,
бойся человека, у которого в груди два сердца.
Ванечка открыл глаза и с удивлением осмотрелся.
– Едрена вошь, где же это я оказался? – изумился он, лежа на животе с разноцветными присосками по всему телу и шлангом в заднице. – При жизни не было жизни, теперь и на том свете помереть не дают!
Кругом, как в рубке заводской котельной, из желтых латунных агрегатов торчали манометры, термометры, датчики и тумблера. Комнатка была крохотной, и что-то, хлюпая, капало с потолка.
– А как пусто-то внутри, – простонал Ванечка, – будто бы меня выжали…
Вдруг, словно откликнувшись на его жалобу, стрелка на одном из циферблатов стала совершать стремительные круги, поверхность под Ванечкой завибрировала, здоровенная колба перед ним забулькала, и из нее по прозрачному шлангу прямо Ванечке в зад стала поступать голубая жидкость. Вскочить он не мог, так как его руки и ноги были прикованы к жуткому механизму металлическими скобами.
– Ай! Ой! Сволочи! – кричал он все выразительнее, по мере того, как внутренности его наполнялись и разбухали, словно натянутый на кран презерватив. – Черти проклятые! Я что, уже в аду?! Или я партизан? Тогда я все расскажу, только прекратите качать в меня эту голубую гадость! Помогите, святые угодники! – сменил он угрожающий тон на просительный. – Ошибочка у вас вышла: жопой-то я не грешил! Я ж наоборот! Наоборот я!.. Да что же это, батенька? – заговорил он как бы с интеллигентом. – Некорректно, некорректно… – и тут же заблажил по-базарному: – Люди добрые! Братья славяне! Здесь над русским человеком измываются!
Ванечка кричал долго самозабвенно и обреченно, не ожидая уже, что кто-либо действительно откликнется на его призыв, как вдруг в комнату через круглую дверцу вошли двое – один, пригибаясь, высокий, другой низенький, оба в заляпанных белых халатах, хирургических шапочках и с респираторами на лице.
– Ах вы, волкu позорные! – взревел Ваня, воодушевившись. – А ну, освободите меня только, я вам головенки-то поотрываю! – И тут же, подумав, что после такого обещания его просьбе не внемлют
