– Я сегодня утром прошел по этой дороге от дома вашего сына до Бри. Туда я шел по одной стороне дороги, обратно – по другой. И я осматривал каждое встреченное на пути дерево. И вы знаете, каков результат?
– Сосен нет?
– Ни одной сосны по всей дороге! На холмах тоже нет сосен. Довольно с вас этого доказательства? Но имеется еще одно обстоятельство, которое достаточно для того, чтобы убедить всякого. Невеста вашего сына, Мадлен де Шан…
– Она ему не невеста.
– Я придерживаюсь другого мнения. Мадемуазель де Шан – девушка очень сдержанная и не говорит о своих сердечных и иных тайнах. Но дело не в этом. Мадемуазель де Шан жила в Марни у своего дяди. В ночь, когда убили ее официального жениха, капитана де Лиманду, она находилась на вилле его родителей, по крайней мере, должна была находиться там.
– И что же из этого следует? – спросил Данблез.
– Знаете, как называется эта вилла?
– Нет.
– «Сосновый замок».
– А!
– Он окружен довольно густым сосновым лесом. В семи километрах от Рэнси на дорогу выходит тропинка, по которой за четверть часа можно добраться до опушки этого леса. Чтобы добраться до виллы, нужно проехать три километра лесом. Из этого следует, что Жак Данблез, по всей вероятности, ездил в «Сосновый замок». Естественно, что в темноте он вел лошадь наугад, она спотыкалась. Возможно даже, что она упала, но дурное обращение с лошадью спасет жизнь вашего сына.
Должен сказать, что меня эти рассуждения не удовлетворили. Все доказательства, приведенные Полем, меркнут перед очевиднейшим фактом – браунингом Жака Данблеза, найденным возле трупа капитана де Лиманду.
– Чего ради, – спросил я, – Жак Данблез ездил на виллу?
– Я только констатирую факт, – ответил Дальтон. – Жак Данблез отказывается говорить, девушка тоже молчит. Впрочем, кое-какие предположения можно сделать. В доме находились только родители капитана и их племянница. Вряд ли Жак Данблез наносил визит старикам.
– По-вашему, он ехал на свидание? – торопливо спросил Ренэ Данблез.
– Я ничего не утверждаю. Мадлен де Шан не менее молчалива, чем Жак Данблез. Мы о ней почти ничего не знаем. Как она относится к Жаку Данблезу? Что скрывает? Что думает?
– Итак, – спросил Ренэ Данблез, – вы считаете, что Жак не убивал ни сенатора Пуаврье, ни его дочь, ни неизвестного мужчины, ни капитана де Лиманду?
– Ни маленькую девочку? – добавил я.
– Ни маленькую девочку, – кивнул Дальтон. – Обратите внимание на то, что я вовсе не утверждаю, что Жак Данблез не совершил этих убийств. Я утверждаю только, что его виновность не доказана. Многое еще может произойти, что опровергнет наши предположения.
– Его реакция при виде мешка с трупом ребенка равносильна признанию.
– Я с вами не согласен. В критический момент, когда Жак Данблез защищает свою жизнь и свою любовь, ему показывают этот труп. Нервы натянуты; тут недалеко до криков и до обмороков. Правда, я ожидал от него большей выдержки.
– Но ведь он, кажется, признался?
– Вовсе нет. Он закричал: «Она! Она здесь!» и вытянул руки, точно желая защититься. Это ничего не доказывает.
Разве только то, что он знал девочку.
Наступило молчание. Я рассеянно смотрел в окно. Дальтон откинулся в кресле и закрыл глаза. Ренэ Данблез, похожий на нахохлившегося воробья, погрузился в размышления.
– Господа! – наконец сказал он, и голос его был глух. – Мне кажется, я имею право принять участие в вашем расследовании по делу моего сына.
– Конечно, господин Данблез!
– В таком случае я хочу участвовать в ваших расходах.
– Деньги всегда пригодятся.
– Вот, – он вытащил из кармана пачку мятых кредитных билетов. – Тут около тридцати тысяч франков.
На звонок Дальтона вошел Казимир. Небрежным жестом он сунул деньги в карман и вышел.
– Кроме того, – продолжал Данблез, – я хочу быть в курсе всего, что вы делаете.
– Это невозможно.
– Почему?
– Потому что это требование…
– Это не требование, – возразил старик. – Это просьба. Я верю в невиновность Жака. Не могу не верить. И готов сделать все для того, чтобы доказать его невиновность…
