следующем: что же это за время, которому не нужно быть бесконечным, а только «бесконечно делимым»? Это — Эон. Мы уже видели, что прошлое, настоящее и будущее — отнюдь не три части одной временности. Скорее, они формируют два прочтения времени, каждое из которых полноценно и исключает другое. С одной стороны, всегда ограниченное настоящее, измеряющее действие тел как причин и состояние их глубинных смесей (Хронос). С другой — по существу неограниченные прошлое и будущее, собирающие на поверхности бестелесные события-эффекты (Эон). Величие мысли стоиков в том, что они показали одновременно как необходимость таких двух прочтений, так и их взаимоисключаемость. Иногда можно сказать, что только настоящее существует, что оно впитывает в себя прошлое и будущее, сжимает их в себе и, двигаясь от сжатия к сжатию, со все большей глубиной достигает пределов всего Универсума, становясь живым космическим настоящим. Достаточно двигаться в обратном порядке растягивания, чтобы Универсум начался снова, и все его моменты настоящего возродились. Итак, время настоящего — всегда ограниченное, но бесконечное время — бесконечно потому, что оно циклично, потому, что оживляет физическое вечное возвращение как возвращение Того же Самого и этическую вечную мудрость как мудрость Причины. Иногда, с другой стороны, можно сказать, что существуют только прошлое и будущее, что они делят каждое настоящее до бесконечности, каким бы малым оно ни было, вытягивая его вдоль своей пустой линии. Тем самым ясно проявляется взаимодополнительность прошлого и будущего: каждое настоящее делится на прошлое и будущее до бесконечности. Или, точнее, такое время не бесконечно, поскольку оно никогда не возвращается назад к себе. Оно неограниченно — чистая прямая линия, две крайние точки которой непрестанно отдаляются друг от друга в прошлое и будущее. Нет ли в Зоне лабиринта совершенно иного, чем лабиринт Хроноса, — лабиринта еще более ужасного, управляющего иным вечным возвращением и иной этикой (этикой Эффектов)? Вспомним еще раз слова Борхеса: «Я знаю Греческий лабиринт, это одна прямая линия… В следующий раз я убью тебя… даю тебе слово, что этот лабиринт сделан из одной прямой линии — невидимой и прочной»[55].
В одном случае настоящее — это все; прошлое и будущее указывают только на относительную разницу между двумя настоящими: одно имеет малую протяженность, другое же сжато и наложено на большую протяженность. В другом случае настоящее — это ничто, чистый математический момент, бытие разума, выражающее прошлое и будущее, на которые оно разделено. Короче, есть два времени: одно составлено только из сплетающихся настоящих, а другое постоянно разлагается на растянутые прошлые и будущие. Есть два времени, одно имеет всегда определенный вид — оно либо активно, либо пассивно; другое — вечно Инфинитив, вечно нейтрально. Одно — циклично; оно измеряет движение тел и зависит от материи, которая ограничивает и заполняет его. Другое — чистая прямая линия на поверхности, бестелесная, безграничная, пустая форма времени, независимая от всякой материи. Среди эзотерических слов Бармаглота есть одно, которое вторгается в оба времени: wabe [нава]. Так, согласно одному смыслу, wake должно быть понято как выведенное из swab [швабра] или soak [намочить] и обозначает «траву под солнечными часами». Это — физический и цикличный Хронос живого изменяющегося настоящего. Но в другом смысле, это — тропинка, простирающаяся вперед и назад, way- be, «потому что простирается немножко направо… немножко налево… и немножко назад». Это — бестелесный Эон, который развернулся, стал автономным, освободившись от собственной материи, ускользая в двух смыслах-направлениях сразу — в прошлое и будущее. Согласно гипотезе из Сильвии и Бруно, здесь даже дождь падает горизонтально. Этот Эон — будучи прямой линией и пустой формой — представляет собой время событий-эффектов. Если настоящее измеряет временное осуществление события, то есть его вселение в глубину действующих тел и воплощение в положении вещей, то событие как таковое — в своей бесстрастности и световодозвуконепроницаемости — не имеет настоящего. Скорее, оно отступает и устремляется вперед в двух смыслах-направлениях сразу, являясь вечным объектом двойного вопрошания: что еще случится? что уже случилось? Мучительная сторона чистого события в том, что оно есть нечто, что только что случилось или вот-вот произойдет; но никогда то, что происходит [вот сейчас]. X, являющийся тем, что только что случилось, — это тема «вести». А х, который всегда вот-вот должен случиться, — это тема «вымысла». Чистое событие — это разом и весть, и вымысел, но никогда не актуальная реальность). Именно в этом смысле события суть знаки.
Стоики иногда говорят, что знаки — это всегда настоящее, что они — знаки присутствующих вещей: о том, кого смертельно ранили, нельзя сказать что, он был ранен и что он умрет. Можно сказать, что он есть раненый [il est ayant ete blesse] и что он умирает [il es devant mourir]. Такое настоящее не противоречит Эону. Напротив, именно настоящее как бытие разума подразделяется до бесконечности на то, что только что случилось или вот-вот случится, всегда ускользая в этих двух смыслах-направлениях одновременно. Другое настоящее — живое настоящее — случается и вызывает событие. Но тем не менее, событие удерживает вечную истину в Эоне, который вечно разделяет его на только что прошедшее прошлое и на ближайшее будущее. Эон непрестанно подразделяет событие, отторгая от себя как то, так и другое, никогда не меняя к ним своего отношения. Событие — это когда никто не умирает, а всегда либо только что умер, либо вот-вот умрет в пустом настоящем Эона, — то есть в вечности. Описывая, как должно выглядеть убийство в пантомиме — как чистая идеальность, — Малларме говорил: «Здесь движение вперед, там воспоминание, то к будущему, то к прошлому — в ложном облике настоящего. Именно так действует Мим, чья игра — постоянная аллюзия, без битья зеркал»[56]. Каждое событие — это мельчайший отрезок времени, меньше минимума длящегося мыслимого времени, ведь оно разделяется на только что прошедшее прошлое и наступающее будущее. Но оно же при этом и самый долгий период времени, более долгий, чем максимум длящегося мыслимого времени, потому что его непрестанно дробит Эон, уравнивая со своей безграничной линией. Важно понять, что каждое событие в Эоне меньше наимельчайшего отрезка в Хроносе; но при этом же оно больше самого большого делителя Хроноса, а именно, полного цикла. Бесконечно разделяясь в обоих смыслах-направлениях сразу, каждое событие пробегает весь Эон и становится соразмерным его длине в обоих смыслах-направлениях. Чувствуем ли мы теперь приближение вечного возвращения, никак не связанного больше с циклом; чувствуем ли, что стоим перед входом в лабиринт гораздо более ужасный, поскольку это лабиринт уникальной линии — прямой и без толщины? Эон — прямая линия, прочерченная случайной точкой. Сингулярные точки каждого события распределяются на этой линии, всегда соотносясь со случайной точкой, которая бесконечно дробит их и вынуждает коммуницировать друг с другом, и которая распространяет, вытягивает их по всей линии. Каждое событие адекватно всему Зону. Каждое событие коммуницирует со всеми другими, и все вместе они формируют одно Событие — событие Эона, где они обладают вечной истиной. В этом тайна события: оно существует на линии Эона, но не заполняет ее. Да и как могло бы бестелесное заполнить бестелесное, или световодозвуконепроницае-мое заполнить световодозвуконепроницаемое? Только тела пронизывают друг друга. Только Хронос заполняется положениями вещей и движениями тел, которым он дает меру. Но будучи пустой и развернутой формой времени. Эон делит до бесконечности то, что преследует его, никогда не находя в нем пристанища — Событие всех событий. Вот почему единство событий-эффектов так резко отличается от единства телесных причин.
Эон — идеальный игрок, привнесенный и разветвленный случай, уникальный бросок, от которого качественно отличаются все другие броски. Он играет или разыгрывается по крайней мере на двух досках или на границе двух досок. Здесь он прочерчивает свою прямую и рассекающую линию. Эон собирает вместе и распределяет по всей своей длине сингулярности, соответствующие обеим доскам. Эти доски-серии относятся друг к другу подобно небу и земле, предложениям и вещам, выражениям и поглощениям или, как сказал бы Кэррол, — таблице умножения и обеденному столу. Эон — именно граница этих двух досок, прямая линия, разделяющая их. Но он в то же время и гладкая поверхность, соединяющая их, световодозвуконепроницаемое оконное стекло. Следовательно, Эон циркулирует по сериям, без конца отражая и разветвляя их. Это благодаря ему одно и то же событие одновременно и выражается в предложении, и является атрибутом вещей — игра Малларме, иначе, «книга». У такой книги есть свои две доски (первая и последняя страницы на одном развороте), множество своих внутренних серий, содержащих сингулярности (подвижные, взаимозаменяемые страницы, созвездия-проблемы), своя прямая
