Славик, делая страшные рожи и округляя для пущей убедительности глаза, негромко пересказывал нашим молодым, — Сабиру и Юрию, — историю разговора с жителями «Радийки». Те слушали сосредоточенно, нахмурив умно лбы и иногда кивая головою в знак понимания и мрачной решимости «насовать», коли придётся и если нужно.
Наши женщины тихо, словно новорожденные мышки, полусидят на полатях, укрывшись пледами, и с круглыми глазками внимают нашим кровожадным планам. Их честная и необходимая нам работа сделана. Стол накрыт, всё сияет чистотой, и мужчинам следует подумать.
Значит, лучше им не мешать.
Единственно хорошим, говорю, что принёс на Землю падающий кусок скалы, оказалось, что феминизм и всякие там «за права женщин и равноправие с мужчинами» не продержались и пяти секунд. Мне кажется, что спустя час после начла бардака бабёнки снова и по-настоящему, не на шутку, поняли: их единственная и самая естественная роль в этой жизни — роль преданной и послушной самки. Стоящей смирно за спиной защитника и кормильца. То бишь мужчины.
Равноправие может быть вскормлено лишь в условиях наличия ревнителей этих самых бесполезных ныне прав. На ближайшие минимум пять — восемь тысяч километров таковых мы, к счастью, не наблюдали. Разве что безобразно распухшими в окружающей нас со всех сторон воде.
Потому-то в нашем сообществе воду баламутить и некому.
Наши женщины — это всего лишь наши женщины!
И именно за это мы любим их более всего.
Сабир отвлёкся, кивнул с улыбкой молодухе Веронике. Та аж подпрыгнула и помчалась к ведру с водой. Через пару секунд перед нами уже стояла большая кружка с холодным питьём.
Веронику мы подобрали больше месяца назад, среди развалин базы отдыха в горах у моря, во время рейда. Предшествующая ему ночь была испорчена отчаянной и скоротечной атакой немалой толпы каких-то оборванцев, решивших палками и камнями уведомить нас о своём шутовском намерении укрепиться среди нас на царствование.
Разворошив их лесное гнездо, мы решили отогнать это дезорганизованное, но дикое стадо чуть дальше. Девчушка и её мать, бывшие работницы туристической базы на Скале, три с половиной месяца жили в пищеблоке на начавших уже преть скромных запасах круп и бульонных кубиков. Истинно чудо, что им как-то удавалось прятаться всё это время от разных шастающих по окрестностям групп и личностей.
Натолкнулись мы на них при довольно смешных обстоятельствах, — девушка отошла, так сказать, по малой нужде, а мать, ещё красивая и довольно молодая женщина, стояла с отломленной корягой «на страже». Где и была застигнута нами врасплох.
Пробовала защищаться даже, чем вызвала, кроме нашего гогота, и зачатки уважения. Наш бедный дагестанец Сабир залечивал синяк и шишку от камня недели две.
Что-то в еле — еле успокоенном, полуголодном яростном женском существе и семнадцатилетнем, насмерть перепуганном создании на четвереньках, показалось мне приемлемым. Поэтому, направляясь дальше, я лениво махнул рукой в свою сторону. Нужно же обеспечивать своим парням женскую ласку и заботу?
Когда мужику есть, что защищать, он неудержим.
Политика своего рода, во! И здесь политика, будь она трижды неладна…
На базу обеих наших «дамочек» мы притащили почти волоком. Испуг и недоверие вылетели уже через пару часов, и теперь, как я вижу, Сабир для Вероники предмет немого обожания и почти жених. Что ж, это почти закономерно. Среди сынов гор я знавал прекрасных людей. Сабир — один из них.
Уважительный, разумный, образованный, почти культурный и не подлый. Слово держит. Своих прикроет, чужих сожрёт.
Мужик, одним словом. Потому не вижу ничего странного, что Веронике он пришёлся очень даже по душе. Хоть и не русак. Видно, что как только Веркина пиписка дозреет, — будет прям семья.
Вообще-то, если честно, странно в это время воспринимается слово «семья»… Уже нет ЗАГСов, института брака, всей прочей «пропаспортной», «штамповой» чешуи… Но по-другому сказать — язык не поворачивается! Вот ведь какая штука-то!
Лишь Ольга, как звали мать Вероники, пока не отдала предпочтения вроде никому, хотя все три наших «холостых», — и Дмитрий, и Юрий, и Иен, — пытаются оказывать ей неловкие знаки внимания. Женщина, надо сказать, вполне хороша. Уважительна, хозяйственна и приветлива. Потому и облизываются.
Именно им, да и вообще «про запас», я и собирался пленить несколько «рабынь» из-за перевала. Ну, видимо, свежа ещё пока в Ольге память о покойном муже-водителе, оказавшемся в Тот день в далёком рейсе.
Ничего, — через три-четыре месяца её боль поутихнет, и дело у кого-то из них пойдёт на лад. Время лечит, а жизнь идёт, беря своё. Гормоны же тоже не дремлют. Тем временем я своим ребятам значительно расширю «выбор»…
Залив фляжки горячим травяным настоем и поделив на двоих полпачки «Примы», Сабир и Юрий поднимаются на улицу.
— Сменим Хохла и Лондона.
На правах феодала и его оруженосца, мы с Упырём имеем право сидеть сегодня в тепле. Шутливо набычившись, изрекаю:
— Идите и исполните свой долг, мои янычары! И без пачки «Мальборо» для папы из магазина не возвращайтесь!
Улыбаясь шутке, ребята поднимаются наверх. Где б сейчас этот магазин найти?! Из очереди, наверное, не вылезали б…
Пока нас не было, они жили в тепле и сухости. В то время как мы не могли даже толком костра разжечь.
Они понимают, что сейчас, после почти семи суток ночёвок на влажной земле и открытом воздухе, нас можно вынести наверх только на кровати. И только с целью сладко проспать на посту всю смену под тремя ватными одеялами. То, что я оставил их здесь, пока мы, почти старики, сами мотались по окрестностям, их стесняет и тяготит.
Они моложе и горячее. Они и рвались. Однако так было нужно. Прекрасно осознают и это. Но чтобы хоть как-то угодить, теперь будут таскать нам чебуреки в масле прямо в постель и мух отгонять. Нет мух?! Так заведут!
Ничего, пацаны, — вы ещё своё набегаете. То ли время ещё будет… Отдохните пока, пока старый ваш «папа» завершает нечто гадкое, им недавно задуманное. За нашими присмотрите. А там и за вами дело не встанет. Лишь бы шкура ваша выдержала…
Оглядываю стол. Блин, столько времени мы тут болтали, а каша до сих пор горячая… И миска тоже. Славик уже почти принялся за еду. То ещё зрелище, — не для слабонервных…
Пищевой монстр. Как бы невзначай трогаю и его миску.
Понятно. Подогрели по второму кругу.
Нахожу глазами свою благоверную. Спасибо, родная… Храни нас с тобою Бог!
Это ты, — незаметно и тихо, — не даёшь остыть ни моей пище, ни моему очагу, ни нашим сердцам. Всё будет хорошо, ты же знаешь?!
После молниеносного ужина, почти саранчового жора, бороться со сном почти нет сил.
VIII
