7
В тот вечер я не стал задерживаться. Я устал — еще больше морально, чем физически, — и эти идиоты у Ника, эти его пьяницы и картежники были мне отвратительны сегодня более чем когда бы то ни было.
Меня что-то подтачивало изнутри, какое-то неясное, расплывчатое, как тень, беспокойство, и судьба, по-видимому, сжалилась надо мной, потому что ночь кончилась быстро и без происшествий, и я очутился в полном одиночестве на улице, залитой желтыми огнями, наедине с собственной тенью, вращавшейся вокруг меня подобно секундной стрелке всякий раз, когда я проходил очередной уличный фонарь. Я вслушивался в никогда не утихающие звуки города и шел все быстрее и быстрее. Мне не терпелось увидеть Шейлу.
Я не пошел к ней сразу, а тихо прокрался в ванную. Я разделся и залез под душ, но странное безразличие, овладевшее мною, сопротивлялось холодной воде успешнее, чем самое жестокое похмелье, и я это понял, растирая полотенцем прохладную кожу.
Я оставил одежду в ванной и прошел в спальню. Шейла спала, сбросив одеяло, пижама облегала ее роскошную грудь, растрепавшиеся волосы закрывали часть лица. Я лег рядом с ней, обнял ее и поцеловал, так у нас было заведено. Она почти проснулась, но отвечала на мои поцелуи, не открывая глаз, а потом нетерпеливо прижалась ко мне, чтобы я ее раздел. Она упрямо не открывала глаз, но я знал, что они тут же откроются, как только она почувствует на себе тяжесть моего тела. Я ласкал ее прохладные руки и нежные округлые бедра. Она отзывалась на мои ласки и шептала что-то невнятное и нежное.
Я все целовал ее, гладил ее теплое, крепкое тело — так прошло несколько минут. Шейле явно не терпелось, чтобы я взял ее, но я медлил. Я не мог ничего с этим поделать. Она еще ничего не поняла, но я-то понял: я понял, что ее поцелуи оставляют меня холодным, что ее тело не возбуждает меня, и все, что я делаю, я делаю машинально, по привычке. Я любил ее тело, ее стройные, сильные ноги, золотистый треугольник внизу живота, остренькие темные соски, венчающие округлые груди, — но это было какой-то пассивной, бездейственной любовью. Так любят фотографии.
— Что с тобой, Дэн? — спросила она.
Она говорила, все еще не открывая глаз. Ее ладонь, лежавшая на моем плече, скользнула по моей руке.
— Ничего. Просто сегодня было очень много работы.
— Каждый день у тебя работа. Ты не хочешь меня сегодня?
Она плотнее прижалась ко мне, ее рука ласкала меня. Я осторожно отодвинулся.
— Я просто думал о другом. У меня неприятности. Прости.
— С Ником?
В ее голосе не прозвучало ни малейшего интереса к моим проблемам. Она чувствовала себя обманутой, не получив того, чего хотела. И я ее прекрасно понимал. Я старался думать о чем-нибудь возбуждающем, попытался мысленно представить тело Шейлы в то время, как мы занимаемся любовью, ее полуоткрытый рот, ее белоснежные зубы, услышать ее похожее на воркование хрипловатое всхлипывание, которое срывалось у нее с губ, в то время как голова металась по подушке, а ногти царапали мне спину и бедра. Шейла ждала. Она еще не совсем проснулась, но уже сознавала, что со мной творилось что-то неладное.
— Да, — сказал я. — С Ником. Он решил, что слишком много мне платит.
— Просто у него слишком мало клиентов, — сказала Шейла.
— Ну не могу же я ему такое сказать.
— Конечно, ты предпочитаешь возиться с клиентами, с которых он ничего не имеет.
Она отстранилась от меня, и я не стал удерживать ее.
Я чувствовал себя отвратительно, я нервничал и отчаянно перетряхивал собственную память, припоминая вечера у Ника и девчонок в телефонных кабинках — брюнеток, блондинок, — мне казалось, что эти воспоминания придадут мне сил.
Они вовсе не изнуряли меня, эти мимолетные встречи с женщинами, которые меня не любили, которые видели во мне лишь то, что и я видел в них, — удобного партнера для занятий любовью, искушенного в такого рода делах, — напротив, они заставляли меня желать Шейлу еще сильнее; все происходило так, словно осознание чисто природной, естественной подоплеки их желания, равно как и моего к ним, лишь усиливало во мне влечение к той, которую я любил всеми силами души.
Прекрасной, клянусь, души вышибалы в заведении Ника!…
Мое тело было противно холодным и вялым, мышцы жили своей жизнью, вздрагивая и перекатываясь под покрывшейся мурашками кожей.
— Шейла… — прошептал я.
Она не ответила.
— Шейла, не надо так…
— Ты пьян. Оставь меня в покое.
— Я не пьян, Шейла, поверь.
— Я бы предпочла, чтоб ты был пьян.
Голос ее был тихим и напряженным, она готова была расплакаться. Как я ее любил!
— Это мало что меняет. Но я бы очень хотел, чтобы ты мне поверила. Может, все еще обойдется…
— Даже если бы Ник оставил тебя вообще без денег, Дэн, это еще не повод, чтобы пренебрегать мною.
Я еще раз отчаянно попытался встряхнуться, представить себе любовные сцены и сбросить, наконец, с себя мерзкое оцепенение. Несчетное число раз я развлекался с Максиной и ей подобными. И несчетное число раз я возвращался домой со спокойной совестью, радовался встрече с женой и был счастлив удовлетворить ее желание, испытывая каждый раз новый прилив сил, стоило мне только прикоснуться к ее прекрасному телу.
Нет, я не мог. Ничего уже не мог.
— Шейла, — пробормотал я, — прости меня. Я не знаю, что ты думаешь, я не знаю, что ты себе вообразила, но в том, что сейчас произошло, не замешана женщина. И вообще женщины.
Теперь она плакала, негромко и часто всхлипывая.
— О, Дэн, ты меня больше не любишь. Дэн… Ты…
Я придвинулся к ней. Я стал целовать ее. Я сделал все, что мог. Некоторых женщин можно так успокоить, и я искренне желал, чтобы Шейле понравилось, но она с ожесточением оттолкнула мою голову и завернулась в одеяло, спрятавшись от моих прикосновений.
Я ничего не сказал. В комнате было темно. Я прислушался. Всхлипывания постепенно затихли, и через некоторое время по ровному звуку дыхания я понял, что Шейла заснула.
Я осторожно встал и вернулся в ванную. Моя рубашка была там, она висела на крючке. Я снял ее и вдохнул запах.
Она все еще хранила запах Салли, — или Энн? — она им пропиталась. Я почувствовал, как мое тело напряглось.
Я отбросил рубашку, провел руками по лицу. Запах почти исчез, и все же я услышал его, слабый и в то же время резкий, и снова увидел Энн и Салли и наши переплетенные тела в сыром подвале гарлемской забегаловки.
В соседней комнате спала Шейла. Я никогда не задавал себе вопроса, изменяю ли я ей, забавляясь с девчонками из заведения Ника или с профессионалками в машинах их клиентов, прямо у тех под носом. Но в этот миг я понял, что это было гадко, что я совершал непростительное, потому что теперь я предавал ее и в мыслях, и оттого тело мое становилось безразличным к ее ласкам.
Ладно, успокаивал я себя, допустим, гораздо утомительнее переспать с двумя негритянками, чем с белыми, и мне просто нужно отдохнуть. Но мое возбужденное тело свидетельствовало как раз об обратном, а образы, возникавшие у меня в мозгу, были ох как далеки от пейзажей с чистой голубизной идиллических озер!
Я зашел в ванную и включил душ. Снова ледяная вода — на этот раз, чтобы успокоиться: я не решался воспользоваться этим возбужденным состоянием, разбудить Шейлу и развеять все ее
