подозрения.
Я боялся. Я боялся, что на этот раз сравнение будет не в ее пользу.
Из ванной я вышел усталый, подавленный, разбитый — и физически, и еще больше морально.
Я снова забрался в постель и долго лежал в темноте, без сна, мучимый чувством, в котором все еще боялся себе признаться.
8
Спал я беспокойно, мне снились кошмары, и, хотя накануне я очень устал, проснулся я гораздо раньше Шейлы. И со стыдом подумал, что лучше бы уйти прежде, чем она спросит меня о чем-нибудь еще, чтобы вчерашний разговор не принял совсем скверный оборот. Малыш спал в соседней комнате, и мне надо было поторапливаться, потому что часов в семь он всегда просыпался от шума на улице.
Я наспех побрился, надел чистое белье и поглубже запихнул в корзину то, в котором ходил вчера. Я надел легкий костюм и вышел.
Позавтракал я в кафе. Я не спешил. До работы у меня оставалось еще полдня. Мне нечем было занять это время.
Я прошел в телефонную будку и позвонил Шейле.
— Да?
Голос был встревоженный.
— Алло, это Дэн. Привет.
— Ты не завтракал?
— Мне нужно было уйти, — объяснил я. — По делу. Я тебе вчера о нем говорил.
Она не ответила, и меня прошиб холодный пот от мысли, что она может повесить трубку.
— Ах, да, — сказала наконец она. — Припоминаю.
Произнесла она эти слова ледяным тоном.
— Я сегодня заходить не буду. Пойду прямо к Нику. У меня сегодня много дел.
— Только проследи, чтобы те, с кем бы будешь встречаться, не так сильно мазались помадой, — отпарировала Шейла.
На этот раз она повесила трубку. Ладно. Я положил трубку на рычаг и вышел из будки.
До пяти вечера я был свободен. Я мог пойти шататься по городу, мог сходить в кино.
Мог продолжить искать квартиру!
Я улыбнулся этой мысли. Но не очень весело. Еще одно издевательское напоминание, тупая боль в кровоточащей ране — но такой незначительной, что на нее и внимание-то обращать было стыдно.
Я старался не думать о том, что поначалу меня так сильно беспокоило. Настолько сильно, что мне удалось — так бывает в дни по-настоящему больших несчастий — отрешиться и остаться почти что безразличным.
Сначала я боялся Ричарда. Я боялся потерять все — положение, жену, сына, — все, что составляло мою жизнь. Я жил в страхе, я не знал, что мне делать. И я решил остановиться, встретиться с собственным братом лицом к лицу.
Я встретился с ним. Но, к моему несчастью, он был не один. Встреча с ним была встречей также с тем, что лежало на самом дне моей души. Да. Теперь я боялся самого себя. Угроза исходила от моей собственной плоти. От взбунтовавшегося против своего хозяина тела, послушного инстинкту, силу которого я отказывался признавать.
Пусть даже Ричард выдаст меня и я потеряю и положение, и жену, и сына. Пусть. Если я останусь самим собой, у меня будет шанс все вернуть.
Но если меня предаст мое тело, у меня не останется ничего.
Я оглянулся на девушку, одетую слишком нарядно для этого времени и для этого квартала. Светило солнце. Жизнь продолжалась.
Я думал о Шейле.
Жизнь продолжалась, но я был беспомощен.
Я зашел в бар. Бармен в рубашке и белом фартуке сальной тряпицей протирал стойку. Кафельный пол был посыпан опилками.
— Виски!
Он молча обслужил меня.
— Отличный денек, — я попытался завязать разговор. — Что нового?
— Да ничего, — ответил он. — Все в порядке.
— Да уж, с Бобом Уитни чувствуешь себя как за каменной стеной.
— Он их всех разложит, — ответил парень.
Парень был не из разговорчивых.
— А чем можно заняться в этих местах в восемь часов утра?
— Да ничем, — ответил парень. — Работой то есть.
— Я до пяти свободен, — заявил я и осушил стакан.
Далось мне это поистине нелегко.
Рядом со стойкой была лестница, ведущая на второй этаж. Сверху доносилось позвякивание ведер — там шла уборка. Я поднял глаза и увидел одетую в белую с черным блузку негритянку. Она стояла на коленях на верхней ступеньке, широченный зад негритянки равномерно покачивался.
— Еще виски, — сказал я бармену.
Чем же заняться в восемь утра? Я заметил музыкальный аппарат.
— Что за музыка? — спросил я у бармена.
— Понятия не имею.
Обескураженный, я от него отстал.
— Сколько с меня?
— Доллар.
Я заплатил и вышел. Спустившись в ближайшее метро, я купил газету и стал дожидаться поезда. Перрон был битком. Я почувствовал себя не таким одиноким. Однако все эти люди куда-то направлялись. Они все были кем-то. Я же никуда не ехал, я словно застрял на границе, разделяющей две расы, и с обеих сторон меня вот-вот вытолкнут. В газете ничего интересного. Выходя, я оставил ее в вагоне.
Словно по случайности, я вышел недалеко от Гарлема.
Я зашел в первую попавшуюся химчистку.
— Добрый день.
— Добрый день.
Их было двое — еврей и его помощник. Я разделся в кабинке и стал ждать, когда будут готовы мои брюки. Мне ничего не оставалось, как ждать. Но это было занятие на добрых полчаса. Что потом? Пойти почистить ботинки? Это еще пять минут. Сходить куда-нибудь поесть? Столько же, нет, все это не подходило.
Мне была нужна девчонка. Белая девчонка. Чтобы попробовать. Чтоб узнать наверняка.
Мной овладело нетерпение.
— Эй, вы, там, пошевеливайтесь, — крикнул я мастеру. — У меня свидание с Бетти Хаттон.
— Я дам вам с собой немного льда, чтобы вы с ней не перегрелись, — подыграл мне еврей. — Миг — и готово. Не пораньте Бетти. Складка у вас будет острее бритвы.
— Тогда я сам сяду к ней на колени.
— Сзади складка тоже острая, — заметил мастер.
Я промолчал. Этот парень был прямой противоположностью бармену, но пережимал. Я же не мог думать ни о чем — ни о чем, кроме белой девчонки.
Я уже знал, где я ее найду. Здесь поблизости жила одна из танцовщиц Ника. По меньшей мере раз в неделю я провожал ее домой. Такая девчонка — настоящее богатство. Нику повезло. Но пять минут, чтобы
