— Я бы предпочел, чтобы меня ударили, — скажет позднее Маттео судье Суффри, — тогда бы я наверняка проснулся.
До него доносились одни и те же фразы: ты увидел ее на тропе, ты пошел за нею, ты не хотел ее убивать, но ты не мог сдержаться, с тобой это уже однажды случилось в Италии, тебя за это судили. Это болезнь. Тебя вылечат. Тебя не будут наказывать, тебя будут лечить. Ты увидел ее спящей на траве. Ты не мог устоять. Ну-ну, мы это знаем. Любой мужчина может понять тебя. Она стала сопротивляться, и ты ударил ее по голове, но не очень сильно. Ты решил, что, если набросить шнурок на ее шею, она будет вести себя спокойно. Это болезнь. Тебе просто не повезло. Тебя положат в госпиталь и будут лечить. Ты не хотел ее задушить, но она стала сопротивляться, и ты натянул шнурок. Ты не виноват, что так получилось.
— Хорошо, — сказал другой голос. — Если ты не хочешь нам это сказать, можешь не говорить. Но тогда скажи, что ты сделал с фотоаппаратом? После этого мы оставим тебя в покое, я тебе это обещаю. Даю слова офицера, Маттео, ты веришь мне? Когда она затихла, ты прихватил фотоаппарат, на всякий случай, точно так же, как раньше ты прихватил насос и гарпун. Ты взял бумажник, чековую книжку и фотоаппарат, не так ли? И часы, Маттео, другие часы, маленькие золотые часики. Что ты с ними сделал, Маттео? Я сам тебе это скажу. Ты не сразу понял, что она умерла. До тебя это дошло, только когда ты уже шел по дороге, возможно час спустя. Можешь не отвечать, а только кивнуть головой. Ты подумал тогда, что, если у тебя обнаружат ее вещи, те'бя обвинят в убийстве, и ты все выбросил. Куда ты выбросил все, Маттео? Скажи только куда, и я тут же оставлю тебя в покое. Ты пойдешь спать. Ты будешь спать, сколько захочешь. Скажи только, куда ты все бросил: в канал? в Рон? в грот?
И снова другой голос:
— Ты славный парень, Маттео. Я уверен, что ты и мухи не обидишь. Ты хотел прийти к брату, работать, зарабатывать на жизнь. Ты не виноват, что все так сложилось, начиная хотя бы с этой машины, которая сбила велосипед, и ты упал и ушибся. У тебя был шок, и ты сам хорошо не понимал, что делаешь. Когда ты увидел в ландах девушку, у тебя окончательно закружилась голова и внезапно ты испугался. И знаешь почему? Потому что она испугалась тебя. Тебя это унизило, и ты рассвирепел, потому что ты забыл, что у тебя было оцарапано лицо.
В 19 часов 30 минут Маттео неожиданно встал и начал голосить. Он подошел к стене и стал биться об нее головой. Подскочившие к нему трое следователей с трудом удерживали его, и к ним на помощь явился дежурный. Неожиданно тело Маттео обмякло, ослабело, и он бесшумно опустился на пол. Майор Лавернь вытер пот со лба. Он сделал дежурному знак остаться в комнате, а сам со своими коллегами удалился. Они сделали это без всякого умысла, так как не знали, что дежурный жандарм Паскаль Альбертон, швейцарец по происхождению, говорил по-итальянски.
Когда Маттео пришел в себя, он заговорил на своем родном языке. Он сказал, что хочет пить, и, к его удивлению, жандарм протянул ему стакан вина. Впервые за последние дни лицо его осветилось подобием улыбки. Дежурный помог ему встать на ноги и придвинул ему стул.
— Ты хочешь спать, приятель? Хочешь, я принесу тебе одеяло? — спросил он его по- итальянски.
— Нет. Присядь, дружок.
Дежурный сел, предложил Маттео сигарету, и они молча закурили. Внезапно по лицу Маттео потекли крупные слезы. Дежурный сказал ему по-итальянски:
— Ты не виноват, это был лишь несчастный случай.
И Маттео повторил:
— Да, несчастный случай.
Дежурный спросил:
— Случай как в первый раз? — Дежурный говорил очень нежным голосом. — А что ты сделал с фотоаппаратом? Ты бросил его в канал?
— Да, в канал, — повторил Маттео.
Дежурный сказал ему, что сходит за шефом, чтобы Маттео смог повторить это ему. Маттео молча закрыл глаза.
На следующее утро в сторону небольшого канала протяженностью в пять километров, связывающего Бо и Рон, направились пять водолазов. Первая группа из трех человек была высажена из грузовика при въезде в Бо на грунтовой дороге, идущей вдоль канала. Пока водолазы натягивали комбинезоны, грузовик доставил вторую группу в место слияния канала с Роном. Водолазы должны были идти навстречу друг другу, исследуя каждый сантиметр дна. К счастью, канал не превышал пяти метров в ширину и трех метров в глубину, дно было илистым и канал еще не зарос камышом, сдерживаемым гранитными берегами. Несмотря на то что солнце в этот день было затянуто облаками, камни на глубине одного метра сверкали как бриллианты.
За полтора часа каждая группа продвинулась на полтора километра, но без видимых результатов. Грузовик, в котором сидел майор Лавернь, медленно ехал по берегу канала, наблюдая за водолазами второй группы. Неожиданно один из них появился над водой, откинув маску на лоб, сдвинул в сторону резиновый наконечник, и что-то крикнул, сильно размахивая руками.
Это был двадцатичетырехлетний парень, Патрик Ламарк, получивший удостоверение водолаза четыре месяца назад. Отыскать на дне канала фотоаппарат или любой другой предмет было для него обычным делом, доставлявшим ему видимое удовольствие. В нем просыпался охотничий инстинкт, щекотавший ему нервы. При виде блестящего предмета он устремлялся к нему с бьющимся сердцем, но быстро разочаровывался: до сих пор это были лишь консервные банки или бутылки. Неожиданно он заметил перед собой огромную темную массу, напоминающую груду антрацита. Это оказалась черная машина, и Патрик попытался заглянуть внутрь нее, пытаясь обнаружить тело водителя. Тела в кабине не оказалось, но водолаз не сомневался, что оно должно быть где-нибудь поблизости, так как течения практически не было. Поэтому он и вынырнул на поверхность, чтобы сообщить о своей находке.
Подъемный кран на гусеничных колесах прибыл из Арля только в шесть часов вечера.
Когда водолазы закончили натягивать трос вокруг каркаса машины, была уже ночь. Машина, как фантом, появилась над водой. Когда она была доставлена на берег, сержант Мэзерак, начальник участка в Сен-Реми, прибывший на место, осветил ее большим электрическим фонарем.
Около десяти дней тайна Альпийского канала не сходила с первых страниц газет, пока жандармерия не нашла владельца автомашины, которым оказался некий коммерсант из Бокэра, господин Габриэль, шесть месяцев назад переехавший в Динан. Однажды вечером в декабре 1964 г. господин Габриэль был на банкете в одном из ресторанов в окрестностях Сен-Реми. В полночь он сел в машину, чтобы вернуться в Бокэр, и «вы, конечно, понимаете, в каком я был состоянии». При выезде из деревни Бо вместо того, чтобы повернуть направо на автостраду номер пятьсот семьдесят, он свернул на грунтовую дорогу, идущую вдоль канала. Место здесь болотистое, и из-за спустившегося тумана видимость была очень плохой. Проехав около двух километров, он начал осознавать, что тут что-то не так, что на автостраде не может быть таких выбоин, следовательно, он ошибся. Он развернулся и… нырнул в воду.
— Глупая история, — сказал он. — К счастью, соприкосновение с водой тотчас же отрезвило меня. Я открыл дверцу и вынырнул. Потом я долго сидел на берегу как полный идиот, совершенно ошарашенный всем произошедшим. Во всяком случае, я решил никому не рассказывать об этом: ни жене, ни друзьям, ни жандармам, которые лишили бы меня водительских прав.
До полуночи я добирался до Тараскона, где остановился в маленьком отеле, высушил одежду, а утром попросил, чтобы мне ее погладили. Я позвонил жене и сказал ей, что мне срочно пришлось отправиться по делам в Ним, чтобы она не беспокоилась. Вернувшись домой, я сказал ей, что продал машину, так как она начала барахлить. Жена проглотила пилюлю, тем более что я обещал ей купить другую, с откидным верхом. Сейчас у меня «пежо», но я не вожу в пьяном виде и избегаю ездить вдоль водоемов даже трезвым. Но самое ужасное было потом, когда жандармы появились в моем доме и рассказали ей всю правду. Она не могла успокоиться целые сутки и с тех пор называет меня не иначе, как Моисей.
Маттео выспался, поел, набрался сил. Когда он предстал перед судьей Суффри, его глаза снова горели лукавым блеском. Судья объяснил ему, что вызвал его только за тем, чтобы удостовериться в его личности, и что они перейдут к сути проблемы, когда у Маттео будет адвокат.
