практически никого нет, и когда я прохожу мимо единственного
встретившегося мне на пути доктора, он всего лишь бросает взгляд в
мою сторону. Отлично. Здесь каждый занят своим делом.
Я делаю передышку, когда добираюсь до лифта: возле дверей стоит
паренек, переминаясь с ноги на ногу и поглядывая на часы – живое
воплощение нетерпеливости. У него на шее висит фотокамера, и
выглядит он так, словно не спал несколько недель. Представитель
прессы.
- Вы здесь из-за Джулиана Файнмэна? – это все, что мне требуется
спросить.
- Шестой этаж, верно? Женщина в приемной сказала мне, что
процедура проводится на шестом этаже. – Наверное, ему за тридцать,
но на кончике носа у него краснеет прыщ – огромный, как волдырь. Да
и сам он похож на прыщ – того и гляди лопнет.
Я вслед за парнем захожу в кабинку и, протянув руку, костяшками
пальцев стучу по кнопке.
- На шестом, – отвечаю я.
Мне было шестнадцать, когда я в первый раз убила человека. Прошло
почти два года с тех пор, как я сбежала в Дебри, и к тому времени
хоумстид сильно изменился. Кто-то покинул его, кто-то погиб,
появились новые обитатели. В мою первую зиму – четыре недели
сплошного снегопада, без охоты, без добычи – мы питались тем, что
осталось с лета: сушеными ломтиками мяса, а потом, когда и оно
кончилось – простым рисом. Но хуже голода был пронизывающий
холод. Особенно в те дни, когда снег так быстро и плотно покрывал
землю, что выходить наружу было попросту опасно. Тогда в хоумстиде
стоял жуткий запах немытых тел, и скука была настолько сильна, что
создавалось впечатление, будто она проникла тебе под кожу и зудит
там.
В ту зиму умерла Мари. Она так и не оправилась после второго
мертворожденного ребенка; еще до наступления зимы она часто
лежала, свернувшись на своей койке и сложив руки так же, как матери
баюкают младенцев. В ту зиму что-то хрупкое, наконец, сломалось
внутри нее. Проснувшись однажды утром, мы нашли ее повесившейся
на деревянной перекладине в столовой.
Снаружи все замело, и мы не могли похоронить ее. Целых два дня нам
пришлось жить под одной крышей с мертвецом.
Мы также потеряли Тайни, который как-то попытался выйти и
поохотиться. Мы убеждали его, что это бессмысленно и рискованно,
что в такую погоду ни один зверь носа из лесу не высунет. Но он с ума
сходил от необходимости сидеть в заточении, страдая от голода,
грызущего изнутри. Он так и не вернулся. Должно быть, заблудился в
лесу и замерз.
Так что в следующий год мы решили переселиться. Вообще-то, это
было решение Грэя, но мы все поддержали его. Брэм,
присоединившийся к нам тем же летом, рассказал про хоумстиды на
дальнем юге – дружественные земли, где мы могли бы найти укрытие.
В августе Грэй послал на разведку несколько человек, чтобы они
начертили пути на карте и отыскали лагеря. В сентябре мы начали
наш переход.
