службу Царских часов народу ходит немного. Люди дома готовятся к празднику. А вот уж с вечера да ночью тут все, верующие и неверующие, в храм явятся, яблоку негде будет упасть, почти как на Пасху. Правда, разойдутся гораздо раньше.
В этом году Рождество выпало на среду, что значительно усложняло службу в сочельник: к Царским часам присоединяются изобразительные и вечерня с литургией святого Василия Великого. Отец Дионисий с вечера несколько раз прочел порядок службы и даже мысленно представил, как он будет ее совершать, – получалось неплохо. Правда, стоять у престола в одиночестве он будет недолго – после изобразительных службу возглавит опытный священник, протоиерей Николай Юницкий, но все равно: навечерие-то предстояло начинать ему! Он волновался.
Все прошло тихо и спокойно. После Царских часов отец Дионисий вернулся в алтарь, а когда певчие запели «Во царствии Твоем…» и алтарник открыл завесу, к престолу встал отец Николай. Дальше можно было не волноваться. На паремиях отец Дионисий с чувством пел в алтаре: «С ними же помилуй нас» и «Жизнодавче, слава Тебе». Сердце его преисполнилось радости. А когда по отпусте литургии поставили свечу перед иконой Рождества Христова на центральном аналое и они с отцом Николаем и дьяконом Евгением спели тропарь и кондак праздника, он почувствовал такой прилив сил, что хоть служи заново.
Разговевшись коливом, отец Дионисий сходил домой, немного отдохнул, а в одиннадцать часов вечера вернулся в собор. На паперти в ярком свете фонарей пританцовывали нищие. Их морозом не испугаешь. Знают: на праздник люди широко открывают кошельки.
– Помолись, отче святый, о мне, грешном! – театрально произнес пьяненький Михалыч, нищий в зеленом женском пальто. – И пожертвуй на хлеб насущный убогому.
– Это ты, что ли, убогий, Михалыч? – усмехнулся отец Дионисий.
– А то кто же? Аз есмь…
– Убогий – значит у Бога на примете, а ты у милиции на учете!
– Грешен, батюшка! А все же праздника ради… Христос воскрес… То есть, я хотел сказать, родился!..
– Хватит, Михалыч, не богохульствуй!
В храме было многолюдно: кто-то заказывал поминовения, кто-то ставил на подсвечниках возле икон свечи, кто-то просто стоял в ожидании службы. В арках правого и левого приделов алтарники уже выставили аналои для исповеди, за одним из которых предстояло занять место и отцу Дионисию: исповедников после поста было предостаточно.
Не успел он вынести из алтаря крест и Евангелие и прочесть молитвы перед исповедью, как сквозь народ к аналою протолкалась цыганская семья. К своему удивлению, в цыганке отец Дионисий узнал одну из утренних знакомых – старшую, ту, что была закутана в пуховый платок. Сейчас платка на ней не было, голову цыганки покрывала яркая, красная с черным, шаль. Она посмотрела на священника – в глазах мелькнуло удивление и сразу погасло. Женщина что-то шепнула одному из троих черноглазых малышей, что держались за подол ее широченной юбки, и они вмиг исчезли за спиной матери. Чуть отодвинув цыганку в сторону, к аналою придвинулся, по всей видимости, ее муж, видный цыган лет сорока в распахнутом полушубке.
– На исповедь? – строго спросил отец Дионисий. – Тогда вставайте сюда. – Он показал на стоящих в очереди людей. – Все ждут, и вы подождите.
Цыган кашлянул в кулак.
– Нет, отец. Нам, это… – Он замялся. – Нам молитву Василя…
– Какую молитву? – не понял отец Дионисий.
– Василя… Прочитай жене, ради Бога. Молитву святого Василя…
Никакой «молитвы Василя» отец Дионисий не знал да и припомнить таковую не мог. Что делать? И люди, как назло, смотрят. Отец Дионисий почувствовал, что краснеет, и, чтобы не ударить в грязь лицом, сказал:
– Сейчас. Подождите немного. Посмотрю в старой книге.
Цыгане согласно закивали, а он пошел в комнату священников. Протоиерей Николай Юницкий после утренней службы домой не уходил, отдыхал здесь. Он сидел в кресле у стола, на котором горела настольная лампа с зеленым абажуром, и читал, сдвинув очки на кончик носа, новый номер «Фомы».
– Цыгане, говоришь? – отрываясь от журнала, переспросил он. – Ясно. На Рождество они всегда являются чуть ли не табором. Это у них любимый праздник. И что же?
– Молитву какую-то спрашивают… Василя.
– Какую-какую молитву? – заинтересовался Юницкий.
– Святого Василя, – недоуменно пожал плечами отец Дионисий.
Протоиерей задумчиво почесал бороду.
– Может, святого Василия Великого?
– Точно! – обрадовался отец Дионисий и хлопнул себя по лбу. – Конечно, святого Василия Великого. Как я сам не догадался?!
Он уже хотел бежать в храм, но Юницкий остановил его:
– А зачем им эта молитва, ты спросил?
– Нет, не успел еще…
– А ты сам-то помнишь ее?
Отец Дионисий отрицательно покачал головой.
– Посмотри в требнике. Молитва святого Василия особенная, заклинательного содержания. Что у цыган за надобность в такой молитве, узнай-ка.
– Хорошо, – согласился отец Дионисий и отправился в собор.
Цыгане терпеливо ждали у аналоя.
Отец Дионисий открыл требник и нашел по содержанию нужную молитву. Она называлась «Молитва запрещательная святаго Василия над страждущими от демонов». Ничего себе! Кем-кем, а экзорцистом он прослыть не хотел. Пусть уж сей род изгоняется постом и молитвой, но без его помощи. Демоны – это вам не сектанты. Тут отец Дионисий свои силы не переоценивал.
Подозвав мужа с женой как можно ближе, чтобы не было слышно прихожанам, отец Дионисий спросил:
– Что у вас произошло?
– Нам сказали, нужно молитву святого Василя, – твердил свое цыган.
– Я эту молитву читать не буду, пока не объясните, в чем дело! – отрезал отец Дионисий.
Тут заговорила цыганка:
– Муж, вот он, меня обидел. Крепко обидел.
– Ну и что?
– Это три дня назад было. Я очень разозлилась на него, понимаешь?
– Нет, не понимаю, – сказал отец Дионисий, поглядывая на все увеличивающуюся очередь исповедников. – Не понимаю, при чем тут молитва, да еще такая!
– Э-э, погоди! – снова вступил в разговор цыган. – Я правда обидел ее. А она поклялась не кормить меня больше обедом.
– Так. И что?
– Как «что»? Третий день голодный хожу! Ладно бы один я, а то и дети тоже. Понимаешь? Не готовит еду. Она клятву дала – не может нарушить. Прочитай скорее молитву, пусть детей накормит. И меня, конечно!
Хоть стой, хоть падай. Отец Дионисий чуть не рассмеялся, но сдержал себя, сохраняя солидность.
– Иди сюда, – велел он цыганке. – Наклони голову. Каешься, что так поступила?
– Каюсь, батюшка. Виновата. Но пусть он меня не обижает, а то…
– Стоп! – остановил отец Дионисий готовую к новой клятве цыганку. – Клясться – большой грех, запомни. Запомнила?
– Запомнила.
– Ну вот.
Он открыл в требнике молитву «о дерзостно клянущихся» и прочел ее над головой цыганки.
– Все. Иди и больше так не делай!
– Эй, спасибо! Спасибо, батюшка! – радостно сказал цыган и, схватив жену за рукав, потащил к выходу из храма.
Трое цыганят едва поспевали за родителями.
Отец Дионисий смотрел им вслед и думал, что, конечно, сражаться с сектантами дело важное, но и простым людям помогать хорошо: на душе теплее становится, а это, наверное, и есть Божья благодать. Он посмотрел на очередь исповедников и вздохнул: уж сегодня-то в ищущих помощи недостатка не будет!
Per crucem ad lucem [2]
Их было четверо. Отец Дионисий сразу подумал, что они братья, так мужчины были похожи друг на друга, различаясь разве что по возрасту: рослые, крепкие, с пронзительными черными глазами. Заговорил старший, совсем уже седой, в светлой спортивной куртке и в очках без оправы, сдвинутых на кончик носа.
– Батюшка, – сказал он и погладил короткий серый ежик на голове, – у нас мама при смерти. Хочет исповедаться и причаститься.
Все четверо смотрели на священника.
– Она в сознании? – спросил отец Дионисий, поправляя наперсный крест.
– Да-да, в сознании, – ответил тот же мужчина, а молчавшие братья его согласно закивали. – Она в этот храм ходила много лет… Вы могли бы поехать с нами?
Отец Дионисий вздохнул и поглядел в окно. Сгущались сумерки. На стекле застыли дождевые капли. После вечерней службы хотелось пойти домой, повозиться с малышом и посмотреть голливудскую версию романа Джона Брауна «Код да Винчи» с Томом Хенксом в главной роли. Книгу Брауна отец Дионисий читал, и она ему не понравилась, показалась дешевым детективом, намного слабее первого романа «Люди и демоны», и уж конечно не стоящим такого шума, какой был поднят вокруг него. Диск с фильмом ему дал отец Андрей всего на пару дней, и на просмотр оставался только сегодняшний вечер.
– Хорошо, – сказал отец Дионисий, переводя взгляд с одного мужчины на другого и снова поражаясь столь явному их сходству. – Сейчас соберусь и поедем.
Видно было, что братья обрадовались.
– Мы поставим свечи, – откашлявшись в кулак, произнес старший, – и будем ждать вас в машине. Там у ворот фургон Volkswagen стоит, увидите.
В алтаре пылесосила ковролин старшая алтарница Екатерина, худенькая старушка с большой родинкой на щеке. Она, как никто другой, заботилась о чистоте и порядке в алтаре – в ее дежурство ни пылинки нигде не было, а кадила, висящие рядком возле вытяжной ниши, и латунные подсвечники блестели так, будто их только что привезли из софринского магазина. С утра до вечера Екатерина что-то чистила, мыла, убирала, и это доставляло ей неподдельное удовольствие и радость.
– Что, матушка, – сказал отец Дионисий, – не нашлось никого помоложе тебя
