пополняет, и благословение у него чаще, чем у других, берет да и смотрит на него с тихим умилением.
Самого же отца Иннокентия особенно возмущал второй пунктик Агнии, заключающийся в следующем. Тогда еще не было указа архиерея, запрещающего собирать пожертвования во время службы. Кто-либо из причта, чаще староста, брал благословение и обходил храм с блюдом, куда и складывались посильные пожертвования прихожан. Чаще это была мелочь. На всенощном бдении едва ли не постоянно с блюдом ходила Агния. Бывало, кто-нибудь не положит монетку, так она станет напротив него и стоит молча, пока нерадивый не раскошелится. За что настоятель называл ее мытарем.
Ладно бы только это. Бессовестная старуха ссыпала собранное в жертвенники, как нарочно, в самые ответственные моменты богослужения, так что звон стоял по всему храму.
И вот как-то раз на полиелее, когда вспыхнуло всеми лампами двенадцатиярусное паникадило и священство вышло из алтаря под торжественное пение «Хвалите имя Господне», Агния принялась за свое, и грохот ссыпаемых в жертвенники монет заглушил чудные слова Псалтири.
Иеромонах Иннокентий поморщился-поморщился, а потом обратился к настоятелю:
– Отец Сергий, благослови отлучиться на минутку.
– Сейчас?
– Именно сейчас.
– Ну, отлучись, коли надо, – разрешил удрученный звоном мелочи настоятель и пожал плечами, дескать, другого времени, что ли, не нашел?
А вот, значит, не нашел. Все видели, как иеромонах подошел к Агнии и что-то прошептал ей на ухо. Старуха замерла, огляделась по сторонам и неожиданно быстро растворилась среди народа, а отец Иннокентий так же тихо вернулся на свое место слева от настоятеля, так как был третьим по хиротонии.
– Что ты ей сказал? – спросил отец Сергий, когда вернулся после помазания прихожан в алтарь.
– Да так… – неопределенно ответил иеромонах.
– Что значит – «так»? Скажи все же.
– Ну, я сказал ей, что Бог за звоном денег молитву не услышит.
– И все?
– Все. Что тут еще добавишь?
Настоятель с подозрением посмотрел на отца Иннокентия и недоверчиво покачал головой.
Эти ли слова нашептал иеромонах старухе или другие – сие неведомо. Все, конечно, видели загадочную улыбку на губах отца Иннокентия, ну, так она была нередким явлением. Но что удивительно, Агния больше никогда не собирала пожертвования во время службы, даже близко к позолоченному блюду не подходила. Правда, свечи продолжала отнимать и на женщин налетала по-прежнему. Тут уж иеромонах ничего поделать не смог.Как иеромонах Иннокентий читал акафист Иисусу Сладчайшему
Пономарь Мишаня Звонцов был малый не промах. С детства себе на уме. Частенько настоятель, качая рыжей скандинавской бородой, говорил: «Ну и рыба ты, Мишка, ой, ну и рыба!» Что отец Сергий разумел под словом «рыба», оставалось только догадываться. Все и догадывались, потому что для своих тринадцати лет мальчишка был шибко шустрый и на редкость хитрый. Правда, хитрость его вся была на виду. Но она явственно год от году развивалась и крепла – сию эволюцию наблюдали храмовые работники, знавшие Мишаню с младых, так сказать, ногтей, которые со временем превращались в весьма острые коготки.
Не знал его только один лишь иеромонах Иннокентий, появившийся в приходе около года назад. Ну и конечно же, юный ловкач воспользовался этим незнанием, как и простодушием иеромонаха, при первом же удобном случае. А произошло следующее.
На Крестопоклонной неделе после службы, когда отец Иннокентий остался дежурить в храме, Мишаня подкатился к нему колобком.
– Батюшка, – говорит, а сам и взор в землю. – А вот вы не заметили, что иконка Спасителя на Царских вратах у нас уж больно старенькая?
Отец Иннокентий поморгал васильковыми глазами.
– Э-э, – сказал он. – Э-э…
Мишаня инока за рукав рясы ухватил.
– Я тут за ящиком присмотрел новую. По размеру такая же. Ее бы на врата… А эту, не выбрасывать же, я бы домой взял, а?
Сраженный благочестием отрока, отец Иннокентий покашлял в кулак. Под рясой слева растекалось тепло. Он бы тут же снял с Царских врат икону и вручил ее молодому молитвеннику, но привычка к послушанию взяла верх над чувствами.
– Ладно, Миша, – с умилением сказал он. – Добро. Я вечером скажу отцу настоятелю, и мы сделаем, как ты предлагаешь.
Тут отец Иннокентий заметил, что пономарь вроде как скис.
– А зачем отцу настоятелю? – по-прежнему не поднимая глаз, произнес Мишаня и вздохнул. – Мы бы и так поменяли, а батюшка порадовался бы, когда новую иконуувидел.
– Нет, дружок, – возразил, почувствовав неладное, иеромонах. – Ты же знаешь, в церкви все делается с благословения начальствующих. Так ведь?
– Ну, так… – промямлил Мишаня невесело.
– Вот и хорошо. Пойдем-ка, поглядим на икону-то. – Отец Иннокентий положил мальчику на плечо руку и подтолкнул его к солее.
Поднявшись на амвон, отец Иннокентий поправил очки и уставился на небольшой, в ладонь, образ Иисуса Христа, к которому обычно прикладывается священник, входя в Царские врата. На Божественном лике отчетливо были видны крошечные капельки, от которых исходил едва уловимый аромат.
– Та-ак, – вымолвил отец Иннокентий и оглянулся на пономаря. – А иконка-то, выходит, мироточит?
Мишаня смущенно моргал.
– Не знаю… Я просто хотел новую…
– Ясно. Ты вот что, Миша, запомни, да покрепче: того не берут, чего в руки не дают. Я понятно сказал?
– Понятно.
– А теперь ступай-ка, приятель, в библиотеку да принеси акафистник.
Спустя некоторое время Звонцов вернулся с толстой книгой в руках.
– Делай как я, – по-армейски строго скомандовал отец Иннокентий и опустился на колени.
Розовые щеки Мишани стали пунцовыми. Он оглянулся. В храме никого не было. Стал на колени рядом с иеромонахом. Тот открыл книгу и начал читать акафист Иисусу Сладчайшему.
На вечерней службе отец Иннокентий поведал о случившемся отцу настоятелю. Тот от души посмеялся.
– Так. Так его учить надо! – повторял он. – Нужно будет владыке при случае рассказать… Ох, рыба, ну уж и рыба наш Мишка – далеко пойдет!
И ведь как в воду глядел. Через десяток лет бывший пономарь, а ныне отец Михаил Звонцов занимал в епархии видную должность. Отец Сергий по-прежнему настоятельствовал на приходе, а иеромонах Иннокентий подвизался в монастыре все в том же звании, всячески избегая продвижения по служебной лестнице. «У всякой звезды своя слава», – любит он цитировать Первое послание апостола Павла к Коринфянам.
Как иеромонах Иннокентий колокол заполучил
Занедужил отец Иннокентий. Со всяким бывает, конечно, но тут такая неприятная оказия случилась: хирург определил у иеромонаха грыжу.
– Резать! – прозвучал суровый приговор.
– А может… – хотел что-то предложить отец Иннокентий.
Но тот даже и слушать не стал, только покосился на монашеский параман, выпятил челюсть и махнул правой рукой, рассекая воздух, будто саблей:
– Резать надо! Ждать нечего!
«В каком смысле?» – хотел было спросить отец Иннокентий, испугавшись, но не спросил. К традиционной медицине иеромонах относился с уважением, поэтому только вздохнул тяжело и стал одеваться.
– Вот, – сказал он, вернувшись с консультации, настоятелю. – Под нож кладут.
– Ничего, – бодро ответил отец Сергий и потер руки, точно сам собирался оперировать бедного иеромонаха. – Всех резали, и ничего!
Последнее замечание настоятеля прозвучало весьма неопределенно. Кто, кого и когда резал и вообще зачем, отец Иннокентий не понял, но уточнять не стал, потому что и без того был расстроен ближайшей перспективой. Но образ огнебородого свирепого Эрика все же на мгновение возник перед его мысленным взором.
В хирургическом отделении, которое располагалось на третьем этаже больницы, переодетого в спортивный костюм и оттого сразу потерявшего монашеский облик, несмотря на солидную бороду, отца Иннокентия определили в четырехместную палату. Он занял койку у окна и поставил на тумбочку складень с изображением Спасителя, Пресвятой Богородицы и Иоанна Предтечи. Сопалатники замерли.
– Та-ак, – упавшим голосом произнес толстяк в майке, – теперь, братцы, анекдоты будем рассказывать в коридоре.
– Нда, – откликнулся его сосед, высокий, с буденновскими усами.
Третий, подключенный к капельнице, молчал.
Отец Иннокентий виновато покашлял в кулак, но складень не убрал.
Вскоре они подружились. Василий, так звали толстяка, все же рассказывал анекдоты, но тихим голосом. Правда, иеромонах делал вид, будто не разбирает слов, и прилагал героические усилия, чтобы не засмеяться вместе с другими. Это ему не всегда удавалось.
Особенно сошлись они с Сергей Сергеичем, усатым подполковником пожарной службы. Он оказался любознательным человеком, а любознательных, как известно, хлебом не корми – дай поговорить о религии. Сергей Сергеич задавал отцу Иннокентию самые что ни на есть каверзные вопросы, ответить на которые было бы нелегко и кандидату богословия, не то что рядовому иеромонаху с семинарским образованием, имеющему к тому же, стыдно признаться, тройку по догматике. Например, очень интересовал пожарного вопрос о Лицах Единосущной и Живоначальной Троицы. «Как это, – вопрошал он, – Сын рождается от Отца? Как это: Иисус Христос – Бог, а родился от земной женщины? Кто же тогда от Отца родился?» Ну и тому подобное. Мозги отца Иннокентия работали так напряженно, что он
