порой слышал в голове некое поскрипывание и даже стал опасаться за состояние левого полушария.
Спасла операция. Прошла она успешно, и через пару дней иеромонах уже прогуливался по коридору под ручку с подполковником, у которого за это время накопились новые вопросы.
Сам Сергей Сергеич находился в хирургическом отделении в ожидании анализов по поводу опухоли. Несмотря на военную косточку, он откровенно боялся, что опухоль окажется злокачественной. Не исключено, что еще и это опасение подогревало его интерес к богословским разговорам.
– Эх, отец Иннокентий, – сказал как-то пожарный, удовлетворенный ответом иеромонаха о бессемейном зачатии, – чувствую я, что Там, – при этом он указал пальцем на потолок, – безусловно, Кто-то есть!
Отец Иннокентий снисходительно наклонил голову.
– Да! – с жаром продолжил подполковник. – И если бы Он не оставил меня…
– Он никого не оставляет, – заметил прооперированный миссионер.
– Будем надеяться, что это так.
– Это так.
Они присели в кресла под фикусом в конце коридора.
– Знаете, святой отец… – начал Сергей Сергеич.
– Так католики говорят, – поправил его иеромонах.
– Ладно. Пусть. Я вот что хочу сказать: если анализ покажет, что опухоль доброкачественная, я подарю вам колокол!
Отец Иннокентий поглядел на собеседника поверх очков.
– Какой колокол?
– Большой. Сто пудов, может быть.
– Откуда у вас такой колокол? – недоверчиво осведомился отец Иннокентий.
Пожарный покрутил ус.
– С каланчи, – ответил он, но вдаваться в детали не стал.
– Хорошо, – сказал отец Иннокентий, – договорились. – И он протянул подполковнику руку.
Потом разговор этот забылся. Вскоре отца Иннокентия выписали, а Сергей Сергеич остался – что-то затягивалось с его анализами. Но вот как-то через месяц к храму подъехала грузовая машина, и водитель спросил отца Иннокентия. Того нашли в издательском отделе, и он, недоумевая, кто бы это мог быть, вышел к воротам. Возле машины его поджидал Сергей Сергеич при полном параде – в шинели и папахе.
– Ну, святой отец, принимай! – бодрым голосом крикнул он, показывая на кузов. – Привез я обещанный колокол.
Пока колокол выгружали да закатывали на церковную территорию, отец Иннокентий расспрашивал подполковника о здоровье.
– Порядок! – по-военному коротко ответил Сергей Сергеич.
– Значит, Он не оставил? – спросил, улыбаясь, иеромонах и ткнул пальцем в небо.
Сергей Сергеич посмотрел на отца Иннокентия долгим взглядом и сказал тихо:
– Он никого не оставляет.
На том они и простились, и только спустя время отец Иннокентий узнал от зашедшего в храм Василия, что анализы у Сергея Сергеича оказались неутешительными и он умер, прожив после выписки еще четыре месяца.
Отец Иннокентий записал подполковника в свой помянник.
Как иеромонах Иннокентий с Богом по лесу ходил
Все священники в Никольский монастырь служить ездили, дошел черед и до отца Иннокентия. Он вздохнул, поглядел с сожалением на дверь издательского отдела и отправился в путь.
Женский Никольский монастырь только начинал возрождаться, и своего священника там не было – инокиня Херувима да с ней две сестры и пять трудниц – только и всего. А литургию служить надо, как же без причащения? Да и народ, несмотря на то что до обители от села нужно было идти лесом минут двадцать, на службу все же собирался, потому что других храмов поблизости не было. Приезжающие священники останавливались обычно в селе у старичка Сан Саныча, который, за неимением других мужчин, исполнял в монастыре обязанности и завхоза, и пономаря. Вообще делал все, что мать настоятельница скажет, никакой работой не гнушался, ибо человек был бессемейный, тихий и богобоязненный.
Иеромонах Иннокентий считал себя по жизни невезучим. Известно, бывают такие, которым все в масть, а у других, как ни стараются, все-то нескладно выходит: откроют, к примеру, коробку, так обязательно не с той стороны, или упадет что-нибудь из рук, так закатится в такой угол, что и не найдешь никогда. Короче говоря, бутерброд у оных людей непременно маслом вниз упадет, да еще и в самую грязь. Вот и тут, приехал отец Иннокентий в село Бабакино, а Сан Саныч с температурой лежит под тремя одеялами, стучит зубами, в доме холодно, а печку истопить некому, да что печку – чаю бы кто согрел!
Посмотрел иеромонах на эту невеселую картину, снял подрясник, сунул ноги в Сан Санычевы валенки и отправился дрова рубить. Потом натопил печку, чаем с сушеной малиной больного напоил, тот и ожил малость.
– Служить, батюшка, приехал? – спросил он, постукивая по инерции зубами по краю блюдца, из которого пил чай.
– Да, брат, служить, – ответил иеромонах. – Всю Страстную седмицу у вас служить буду, до Пасхи включительно.
– Ага, – сказал старик и поставил блюдце на стол, а сам быстро нырнул под одеяло. – Малярия у меня, что ли?
– В наших широтах малярии не бывает, – со знанием дела заметил отец Иннокентий.
– Что же меня так колотит?
– Обыкновенная простуда. Просто температура у тебя высокая. Не измерял?
– Нечем. – Сан Саныч высунул голову из-под одеяла. – Градусника у меня нет.
– А зачем он? – пожал плечами отец Иннокентий. – И так видно.
– Да уж, – согласился больной пономарь. – Я вот все думаю, как же там без меня, в алтаре-то?
– А что? Справимся.
– Кадило некому подать…
– Ничего, – бодро сказал иеромонах. – С Божьей помощью не пропадем!
Так начал иеромонах Иннокентий служить службы Страстной седмицы в Никольском монастыре. Хоть и неловко было без помощника, но приспособился. А кадило ему разжигала одна из сестер, старенькая уже бабушка Афанасия. В алтарь она не заходила, да и алтаря-то, честно говоря, еще не было – висела вместо иконостаса занавеска, за ней и священнодействовал командировочный инок. Когда нужно было, Афанасия просовывала руку с дымящимся кадилом за занавеску, где его и принимал, благословляя, отец Иннокентий.
В первые три дня седмицы на Литургии Преждеосвященных Даров причастников не было, зато на Великий четверг привалило полный храм. «Видно, все село причащается», – подумал отец Иннокентий, глядя на ожидающих своей очереди на исповедь старушек в белых платочках. Мужчин не наблюдалось.
А Сан Саныч все лежал под одеялами и стучал зубами, но реже: дело пошло на поправку. К чтению Двенадцати Евангелий он уж совсем было поднялся, но отец Иннокентий его на улицу не выпустил.
– Ты мне на Пасху здоровый нужен! – так сказал он, и старик согласился.
Вечером, после службы, пили чай. В доме было тихо, постукивали на стене часы да громко дул на кипяток выздоравливающий Сан Саныч.
– А что, батюшка, – спросил он. – Лесом-то в темноте не боишься ходить?
– Чего бы это мне бояться? – усмехнулся отец Иннокентий. – Лешего, что ли?
– Ну, мало ли… – неопределенно сказал старик и покосился на темное окно.
Отец Иннокентий разгрыз кусок сахару.
– Так ведь я не один хожу.
– Как не один? – удивился Сан Саныч. – А с кем?
– С Богом.
– A-а… Ну, это, конечно, так, однако, когда по лесу-то идешь, как-то не по себе… Страхование бывает.
– У меня не бывает. Я помолюсь сначала, потом говорю: «Ты, Господи, иди со мной по лесу!»
– Ну?
– Иди, говорю, со мной по лесу. Ты – впереди, а я – за Тобой!
Сан Саныч слушал, приоткрыв рот.
– Вот так и идем: Он передо мной, а я за Ним. Чего ж тут бояться, когда впереди Господь идет?!
– И что, ты Его видишь?
– Кого?
– Господа.
– А как же, конечно, вижу. Как тебя!
Синие глаза иеромонаха улыбались.
Сан Саныч смотрел в них и согласно кивал – и впрямь, чего же тут бояться, когда вот так-то?..
Как иеромонах Иннокентий сектантов одолел
Не успел отец Иннокентий расположиться с книжкой, как раздался звонок, и он, ворча, пошел открывать. Вот так всегда – только выдастся свободный часок, дабы почитать что-нибудь душеполезное, как тебя обязательно выдернут из кресла. Будучи уверенным, что это кто-то из храма явился за ним, отец Иннокентий, не спрашивая, распахнул входную дверь.
На пороге стояли трое неизвестных. Мужчина и две женщины.
– Здравствуйте, – бесцветным голосом поздоровалась одна из них, в яркой красной шапке.
Отец Иннокентий насторожился.
– Доброго здоровья! – ответил он. – Вы к кому?
– К вам, – с готовностью ответил мужчина, брюнет с белорусскими висячими усами.
– Вы верите в Бога? – тут же подхватила «красная шапочка».
– Вы пришли, чтобы спросить меня об этом? – искренне удивился иеромонах.
– Мы пришли к тебе, брат, чтобы поговорить о Боге, – таким же пресным, но тона на два ниже, чем у подруги, голосом проговорила до сих пор молчавшая женщина в черном траурном платье, напоминавшая даму из далекого прошлого. – И помочь тебе обрести истинный путь. – На последних словах она сделала ударение.
Отец Иннокентий вздохнул. У него и сомнений не возникало, что истинный путь он уже обрел. Тоска зеленая эти сектанты! Другой бы на его месте дверь закрыл у незваных гостей перед носом, но не таков был наш иеромонах.
– Так вы христиане? – спросил он, чувствуя, как наполняется миссионерским восторгом. Прозвучало, правда, как у Боланда на Патриарших: «Вы – атеисты?» Весь фокус заключался в том, что и тот и другой прекрасно знали, с кем имеют дело, однако вопрос собеседнику задавали. Синий взгляд инока был
