Через пять минут мы добрались до поворота на узкую грунтовку – село осталось далеко позади. Выстрелы, приглушенные расстоянием, постепенно стихали – видимо, гвардейцы начали овладевать контролем над ситуацией. Выбравшись из «Нивы», мы развернули ее поперек дороги, Джо и Братский уныло стояли поодаль в роли сторонних наблюдателей. Затем Мент запихал в горловину бензобака кусок ветоши и сказал:
– Топайте – догоню.
Подхватив Джо и Братского, мы с Лосем двинулись по грунтовке – через минуту нас догнал Мент. Сзади ощутимо рвануло – машина занялась ярким пламенем. Вот и славненько. Если погоня и предвидится, то только в пешем порядке. Съехать на транспорте на грунтовку не получится – мешает горящая «Нива». А столкнуть горящую машину с дороги труднее, чем не горящую – это аксиома.
Прошкандыбав пару километров, мы добрались до огромного дуба, расщепленного молнией. Где-то неподалеку с сегодняшнего утра должна быть припрятана машина со всеми необходимыми прибамбасами: медикаментами, питанием, оружием и ночными приборами – если, конечно, полковнику ничего не помешало полноценно законтачить с Зелимханом и обо всем договориться.
Полазив в кустах, мы обнаружили заваленный ветками «уазик». Молоток Шведов! Зелимхан – душка… Разобрав маскировку, бегло осмотрели доставшееся нам богатство – не сдержав нахлынувших чувств, я издал победный вопль, ничем не уступающий по эмоциональному содержанию восторженному крику кроманьонца, которому посчастливилось в одиночку завалить здоровенного волосатого мамонта. Бензина – полный бак; три автомата и снайперская винтовка с изрядным боезапасом; два ночных прибора; пара китайских фонариков; коробка с консервами и здоровенная импортная аптечка, набитая под завязку, – да это просто полноценная виктория! Теперь нам осталось неторопливо прокатиться по лесной дорожке к условленному месту, где на рассвете должен появиться наш винтокрылый Винт на вертушке (пардон за каламбур), и тогда уж точно – все… Ай да мы, ай да молодцы! Провернули такую фантастическую акцию и остались в живых и между делом заработали по двести штук баксов на брата. Есть чем гордиться!
Мент забрался за руль и выкатил «уазик» на дорогу. Мы расселись в салоне в том же порядке, что давеча в «Ниве», я протянул Менту ночной прибор, нетерпеливо пристукнул кулаком по лобовому стеклу и распорядился:
– Погнали!
– А помощь раненым?! – встревоженно воскликнул Братский, перекрикивая шум взревевшего двигателя. – Вам хорошо – вы целые! А мы тут кровью истекаем, блин!
– Да не боись, Игореха, мы про вас помним, – я вытащил из-под сиденья объемную кожаную аптечку и похлопал по ней ладонью. – Чуток отъедем, встанем в укромном местечке и забинтуем вас с ног до головы, как ебипетские мумии…
Джо глухо застонал, неловко ударившись плечом, когда машина в очередной раз подпрыгнула на кочке. Спохватившись, я включил фонарик и, открыв кожаный баул, начал ковыряться в нем, отыскивая обезболивающее. Содержимое аптечки было сплошь импортное – ни одного знакомого ингредиента я не обнаружил. Помимо всего прочего, в отгороженном отделении баула лежал какой-то аэрозольный баллончик без маркировки и резиновая маска, похожая на общевойсковой респиратор. Прочитать мелкие надписи, выдавленные на тюбиках и пластиковых флакончиках, из-за тряски не представлялось возможным.
– Тьфу, зараза! – досадливо пробормотал я. – Что за херня… – И обернулся к Братскому:
– Ты когда-нибудь обращался с подобной мудятиной?
Заинтересованно подавшись вперед. Братский заглянул в аптечку и воскликнул:
– Почему мудятина? Это ж самый крутой штатовский медикит! Да тут только дефибриллятора нет, а так…
– Промедол тут есть? – Я протянул Братскому аптечку с фонариком. – Посмотри, надо Джо шырнуть, а то совсем загнется.
– Тут кое-что покруче промедола имеется, – обрадованно пробормотал Братский, вытаскивая тот самый аэрозольный баллончик без маркировки и маску. – Это обезболивающий препарат, очень сильный. Ну, наркотик, естественно… Ну-ка, притормози, – попросил он Мента. – Сейчас я ему…
Мент аккуратно притормозил. Братский вдруг приложил маску к лицу, зажмурился, выронил фонарик и нажал на колпачок баллончика. Раздалось яростное шипение – струя чего-то остро пахнущего ударила мне в ноздри.
– Ты че, дурак. Бра… – только и успел пробормотать я – язык мгновенно онемел и шевелиться больше не пожелал. Что-то мягко надавило на мозг – приятная тяжесть растеклась по всем членам, по каждой клеточке организма. Спать, спать, спать… Последняя мысль, посетившая угасающее сознание, была тривиальна и абсурдна до безобразия: «Братский, сволочь… предал…»
Глава 10
Придя в себя, я обнаружил две неприятные вещи: наручники, сковывающие руки за спиной, и огромную кавказскую овчарку в строгом ошейнике, которая внимательно наблюдала за мной без малейшего намека на дружелюбие. Вот это псина! Вот это зубы – берцовую кость перерубит в один момент!
– Ты чей, песик? – заплетающимся языком пробормотал я – состояние было такое, будто с вечера лупанул упаковку димедрола. Песик общаться не пожелал – презрительно посмотрел на меня, как работник вытрезвителя на конченого алкаша, и, по-человечьи вздохнув, положил голову на лапы.
Осмотревшись, я обнаружил, что лежу на чисто вымытом дощатом полу в небольшой комнате с низким потолком, белеными стенами и полным отсутствием мебели. Рядом с узкой дверью, почти на уровне верхнего косяка (для наркоманов – верхняя поперечина дверной рамы) – небольшое зарешеченное окно, сквозь которое проникал дневной свет.
– Братский, пидер… и кому же ты меня сдал? – задумчиво пробормотал я вслух. Посоображал с минуту, дождался некоторого прояснения в мыслях и обругал себя за тугоумие. Более всего в настоящий момент мы нужны Зелимхану Ахсалтакову – отсюда и следует плясать. Точнее, если как следует поразмыслить, нужен ему только я один и то до определенного момента. Альтернативы нет – это однозначно. Ай, как нехорошо получилось! Несмотря на изрядно помутненное сознание, в мою легкоранимую душу как-то самопроизвольно начала вползать светлая грусть.
– Господи, как обидно!!! – со слезами в голосе воскликнул я и перевалился на бок, чтобы подняться, – нужно было глянуть в оконце, дабы определиться на предмет местонахождения. Кавказец поднял голову и тихо зарычал.
– Но-но, парень! – нежно пробубнил я, пытаясь сесть. – Я мирный! И страшно люблю собак.
Пес вдруг встал, приблизился ко мне вплотную и толчком мощной лапы повалил на пол, при этом угрожающе оскалился, обнажив здоровенные клыки.
Я замер, зажмурив глаза, – в таком обкумаренном состоянии, да еще в наручниках, нечего было и мечтать о противоборстве этому чеченскому выкормышу. Пес, понаблюдав за мной некоторое время, удалился на прежнее место и лег на пол.
– Так вот ты какой, пятнистый олень! – удивленно протянул я. – Это что ж значит – мне теперь и встать нельзя?
– Зачэм встават? – раздалось откуда-то сверху. – Лижи, атдихай!
Вздрогнув, я повернул голову – за оконцем маячил фрагмент горбоносой хари, до самых глаз заросшей бородой. Пес привскочил и потянулся к харе, подобострастно виляя хвостом. Ага, хозяин, стало быть…
– Покажись весь, а? – попросил я. – Общаться хочу. Дверь тотчас же распахнулась – в проеме картинно застыл здоровенный мужлан среднего возраста: в черкеске с галунами, лохматой папахе, с ритуальным кинжалом за поясом и золоченым аксельбантом, свешивавшимся с левого плеча на грудь. А еще на поясе у него висела дореволюционная кобура из какой-то странной кожи. В общем, киноперсонаж, да и только. Пес, радостно взвизгнув, бросился к хозяину и тяжело запрыгал рядом, пытаясь лизнуть его в нос.
– Место, Дато, – тихо приказал мужлан, кавказец послушно убежал в угол и сел на пол, преданно поедая хозяина взглядом.
– Вот это собачка! – похвалил я. – Ее что – специально натаскали на пленных? Ну, чтобы лежали, не вставали, да?
– Он барян пасот, – довольно осклабясь, сообщил мужлан. – Когда пастух ноч сипит, барян должин лижят. Кто встал – он на место палажит. Чтобы нэ убигал. Пастух сказал: «Ахра-нат!» – он ахранаит. Понял, бляд?
