– Деньги с собой?
Ирина без запинки выдала версию насчет хранителя денег – приятеля мужа, который проживает в Моздоке. Махмуд опять кивнул:
– Руслан далеко сидит. Долго идти. А я здесь. Будешь слушаться меня – помогу. Не будешь слушаться – плохо тебе будет. Давай, это… Куртку расстегни. Платье подними.
Ирина покраснела до корней волос, непроизвольно оглянулась по сторонам. Ба! Откуда что берется? Пока они беседовали, на крылечках остальных домов возникла публика – целая куча разнокалиберных чеченских мужланов в домашней одежде. Теперь эти особи со вниманием наблюдали за главарем, не вмешиваясь в беседу и как будто чего-то выжидая.
– Ты плохо слышишь? Я сказал: будешь слушаться – помогу.
– Я мусульманка! – возмущенно воскликнула Ирина. – Ты в своем уме? Я тебе сестра по вере!
– Давай, сестра, подними платье, – осклабился Махмуд. – Я тебя не обижу. Слушайся меня. Нет – будет тебе плохо. Не заставляй делать тебе больно!
Ирина дрожащими пальцами расстегнула куртку, медленно подняла подол платья. Махмуд жестом показал – выше, выше поднимай, не стесняйся! Подняла. Всплыл вдруг перед мысленным взором эпизод на стамбульском Бедестане – главном базаре, где продавали рабов, из неоднократно читанной в свое время «Роксоланы» Загре-бельного: «… красавицы на утеху сыновьям ислама, гаремная плоть, дивные творения природы, с телами прекрасными и чистыми, коих не отважился еще коснуться даже солнечный луч… Коран запрещал женщине обнажаться перед мужчинами. А здесь женщины были нагие. Ибо были они рабынями на продажу. Одни стояли с видом покорных животных, другие… с печатью ярости на лицах…» Что за идиотская аналогия? В наше цивилизованное время – этакая дичь!
Махмуд придирчиво осмотрел то, что было доступно его взору, – спасибо, гамаши не заставил снимать на улице! Неуловимо подавшись к Ирине, ощупал ее грудь, – она только охнула от неожиданности, – довольно осклабился и жестом пригласил – заходи!
– Зубы. – Ирина, сморгнув непроизвольно выступившие слезы, зло оскалилась, демонстрируя безукоризненные подковы кипенно-белых зубов.
– Не понял? – удивился Махмуд.
– Зубы смотреть надо, – дрожащим голосом сказала Ирина. – Когда покупаешь лошадь или женщину, нужно смотреть в первую очередь зубы. Сразу ясно – хороший товар или бракованный.
– Люблю таких! Такой мать к нам почаще бы заходил – вах, как хорошо жили бы! – Махмуд расплылся в широченной улыбке, по-хозяйски хлопнул Ирину по заднице и, отдав распоряжение стоявшей в прихожей наготове дородной чеченке с плетью, пошел по аллее общаться с родственниками.
Чеченка безмолвно указала на ноги, дождалась, когда Ирина снимет сапоги, подтолкнула ее в спину, указывая плетью – иди туда. Пройдя по широкому длинному коридору, по обеим сторонам которого величаво напыжились многочисленные двери мореного дуба, они оказались на пороге просторной ванной. Не успев как следует осмотреться, Ирина вздрогнула – чеченка неожиданно выдала мелодичную трель, дунув в висевший у нее на шее свисток.
– Что случилось? – удивилась гостья.
Чеченка на вопрос не обратила внимания – обернулась к невесть откуда взявшимся двум молодухам явно славянского обличья, но облаченным по горскому обычаю в глухие платья от горла до пят и темные платки.
– Мыт его, – указала хозяйка плетью на Ирину. – Патом харашо пахнит дэлаит. Патом адэт, как руски бляд. Нэ балтат с ним. Давай-давай! – и, развернувшись, утопала по коридору.
– Я не поняла, это что за обращение! – возмутилась было Ирина. – Я куда…
– Молчи, а то побьет, – прошипела одна из молодух. – Заходи побыстрее…
Общаться девчонки наотрез отказались, кратко пояснив шепотом: если хозяйка, не дай бог, услышит, что они болтают, – побьет.
Молодухи набрали ванну, напустили ароматной пены. Мыть себя Ирина не дала – что за глупости? Пока плескалась, присмотрелась к девчонкам. Молодые, едва ли за двадцать, плотные телом, но какие-то забитые, потасканные, лица обрюзгшие. Не выдержала, шепотом спросила:
– Вы пленные, что ли?
Молодухи недоуменно переглянулись.
– Рабыни, да? – уточнила Ирина. – А чего не бежите? Кругом наши, район договорной…
– Мы местные, – так же шепотом ответила одна. – Из Наурского… Семьи вырезали, нас забрали. Некуда бежать-то… Да и попробуй-ка! Поймают, отлупят так, что сдохнешь… Ты лучше молчи, а то из-за тебя нам попадет…
Помытую Ирину завернули в махровое полотенце и спровадили в небольшую комнату, заставленную платяными шкафами.
– Здесь всякие штучки есть. Хорошие вещи, – сообщила одна из молодух, указывая на шкафы, и – ткнула пальцем в трюмо, заставленное изрядным количеством разнообразных флаконов и тюбиков:
– Красься, душись. Вот эти возьми, Махмуд их любит.
– Да чтоб он сдох, ваш Махмуд, – раздраженно ответила Ирина. – И так перетопчется!
– Хозяйка побьет, – хором напомнили молодухи. А хозяйка тут как тут: вошла беззвучно, привалилась к косяку, постукивая плеткой по раскрытой ладошке, уставилась вопросительно.
– Чтоб вы все сдохли! – устало буркнула Ирина, усаживаясь за трюмо. – Гарем, мать вашу…
Спустя двадцать минут Ирина была готова. Надушенная, намакияженная и разодетая, как тот самый пресловутый «руски бляд»: кружевное французское бельишко, коротенькое, максимально облегающее серебристое платьице с гигантским декольте, чулочки паутинкой, с пояском на пажиках, и лакированные остроносые туфли на шпильках. Не до конца забитая натура светской дамы, никогда не позволявшей себе появиться в обществе в таком виде, была удручена донельзя. Однако попытка приодеться попроще успеха не имела: хозяйка сама выбрала Ирине наряд и многозначительно постучала по шкафу плеткой.
– Шлюха, – потерянно пробормотала Ирина, оглядев себя в зеркало. – Господи, на кого я похожа!
– Уже твой идет, – хозяйка указала плеткой на дверь. – Там уже жьдет.
– Минутку, – Ирина указала на какой-то флакон и попыталась присесть к трюмо, стремясь задержаться в этом импровизированном будуаре как можно дольше. – Сейчас я кое-что…
Закончить ей не дали: хозяйка, не желавшая выслушивать возражения, ожгла строптивицу плетью по заднице – легонько, но весьма чувствительно.
– Ай!!! Вы что себе позволяете?! – скорее удивленно, нежели возмущенно вскрикнула Ирина. До этого момента она как-то не воспринимала всерьез предупреждения юных рабынь насчет перспектив физической расправы. Что за дикость! Хозяйка же, памятуя, видимо, о принципе «куй железо, не отходя от кассы», в ответ на возмущенный вопль стеганула Иринину попку еще разок – чуть сильнее. И опять замахнулась.
– Ай-й-й! Не надо! Все-все – уже иду!
Шествие по знакомому уже коридору было недолгим – с каждым шагом ноги женщины как-то незнакомо тяжелели, как будто отказываясь идти дальше. Распахнув одну из дверей, чеченка втолкнула Ирину в просторный зал и, красноречиво взметнув плетку, напутствовала:
– Твой ходит – тудым-сюдым, – и показала маршрут – от окна до двери. – Адын раз стаит – сразу бит! Давай, давай!
Для среднестатистического жилища сельскохозяйственной Ичкерии, прогнувшейся под невыносимым гнетом разнузданного бандитизма и переживавшей вторую войну, зал был неприлично роскошен. Разноцветный лакированный паркет, драпированные шелком стены, потолок в затейливой золоченой лепнине, тяжелые парчовые шторы, огромный персидский ковер на полу, одна стена полностью заставлена разнообразными аудио – и видеосистемами на неприлично современных подставках и тумбах. Дорогущая кожаная мебель…
Впрочем, интерьер Ирину особенно не заботил. Медленно двигаясь по паркету вдоль кромки персидского ковра, она косила взглядом в сторону кожаной мебели вовсе не из-за ее непревзойденных качеств – видела и получше. Там, в этой мебели, на просторном диване и в трех креслах, заседали пятеро мужланов ичкерских, включая Махмуда Бекмурзаева. Они были такими же здоровенными и дикими на вид, как их предводитель – одна порода, что и говорить.
И все с нездоровой пристальностью рассматривали Ирину…
