Анюта покачала головой:
— Успокойся, дай я тебя пожалею, бедный мой…
Глава тринадцатая
Как и планировал Свиридов, после обеда они с Прохоровым выехали в больницу, где под охраной лечили Риммера. Машина бодро бежала по улицам столицы. Второе мая было выходным днем, и на улицах, несмотря на хмурящееся небо и перспективу дождя, было полно народа. Искоса глянув на товарища, Николай обратил внимание на его усталое, невыспавшееся лицо. Видно, подремал пару-тройку часов после дежурства прямо в кабинете и снова за работу.
— Ну, как прошло дежурство? — спросил Прохоров так, для завязки разговора, понимая, что ответ будет односложным.
— Нормально. Как обычно, не без сюрпризов, но в целом все нормально. А ты как отдохнул?
— Вчера после твоего звонка прогулялся по парку Горького, пивка попил. А сегодня вот отоспался на неделю вперед. Так что спасибо за предоставленное свободное время, оно оказалось очень кстати.
— Я надеюсь, ты понял, что это я тебе аванс выдал. Вот только, боюсь, получку долго ждать придется.
— Ничего. Ты же знаешь, я привычный. Вчера, пока гулял, многое вспомнилось… долго уснуть не мог, — вздохнул Николай.
— Слушай, есть мысль сегодня посидеть вечерком, вспомнить былое. Ты как?
— А я как? Только свистни, я готов. Лишь бы у тебя опять никаких сюрпризов не приключилось.
Так, перебрасываясь фразами о текущем житье-бытье, они ехали по весенней столице. Свиридов успел рассказать, что дочка его недавно вышла замуж за офицера-пограничника и укатила с ним в Среднюю Азию. А жена вот уже неделю находилась в командировке в Сибири по линии Наркомфина, где работала ревизором. Так что за время отсутствия Николая в Москве у капитана в жизни мало что изменилось. А о себе Прохорову рассказать не удалось по причине остановки автомашины у пункта назначения.
На крыльце больницы их ждал Климов. Доложившись начальнику, он широко улыбнулся Николаю. В последние годы службы Прохорова в центральном аппарате они работали в разных подразделениях и встречались редко, но встречам всегда были рады. Связывало их и то, что начальник Климова, капитан Свиридов, был старым другом Прохорова, и это как-то внутренне объединяло всех троих.
— Ну, здорово, Николай, с прибытием, — приятели обнялись, похлопали друг друга по спине.
— Все такой же боевой, Никита, — с удовлетворением отметил Прохоров.
— А как же? Как говорится, прицелом точным врагу в упор… Рад тебя видеть, Николай Николаевич, надолго к нам?
— Это как начальство решит, — Николай бросил на Свиридова взгляд, полный надежды.
Свиридов досадливо крякнул:
— Извини. Совсем забыл сообщить. Комиссар дал добро, но под мою личную ответственность. С твоим начальством тоже все решено.
— Ну, спасибо, Федор Ильич. Будь спокоен, не подведем. Так, Никита?
Климов не успел ответить гостю, так как капитан мягко, но решительно перевел разговор в деловую плоскость:
— Никита Кузьмич, ты пациента подготовил? Как он там?
— Жив. К разговору готов. И врач там ждет.
— Ну, веди нас к нему. Надо поторопиться, а то, того и гляди, меня в контору дернут, — Свиридов быстрым жестом предложил Климову идти вперед.
У палаты, где лежал Риммер, стоял часовой с винтовкой. При виде Свиридова он вытянулся по стойке «смирно». Капитан осмотрелся:
— Слушай, Никита Кузьмич, а врач-то где?
— Он в палате.
— Давай его сюда, мне с ним поговорить надо, а вы пока начинайте работать с раненым.
Свиридов и врач отошли к окну. Две недели постельного режима — таков был вердикт хирурга. Капитан осторожно поинтересовался возможностью ускорить процесс выздоровления пациента, на что доктор отреагировал стандартно:
— Посмотрим, как пойдет выздоровление.
Свиридов попробовал красноречиво объяснить эскулапу, что речь идет о деле государственной важности, но вновь услышал не менее стандартный ответ:
— Сделаем все возможное.
Подойдя к двери палаты, за которой находился Риммер, Федор Ильич увидел, кроме бойца с винтовкой, еще и сержанта с кобурой на поясе. Тот, очевидно, находился внутри комнаты, когда чекисты появились в коридоре. Войдя в палату, Свиридов осмотрелся. Все как в камере: железная кровать, табуретка, привинченная к полу, под потолком зарешеченная лампочка. На окне тоже решетка. На кровати лежал молодой мужчина, уже изрядно заросший щетиной и от этого выглядевший старше своих лет. Увидев Свиридова, он поправил завалившееся на одну сторону одеяло, машинально разгладил образовавшиеся складки, и лицо его приобрело настороженное выражение. Было заметно, что он очень волнуется. Очевидно, он почувствовал, что от этого вошедшего человека в штатском зависит его жизнь. Хотя, скорее всего, это ему уже объяснил Климов, который устроился с листами бумаги на столе. Допрос вел стоявший у кровати Прохоров — едва капитан вошел, он замолчал. Привинченная к полу табуретка, видимо, была оставлена для Свиридова. Тот дал знак продолжать допрос.
Из того, что услышал капитан Свиридов, явствовало, что Ян Риммер три года отучился на отделении славистики Кенигсбергского университета (еще бы ему не знать философа Канта!), изучал русскую филологию. Но после смерти отца университет пришлось бросить. Случайными заработками он перебивался до тех пор, пока не встретил старого знакомого отца, адвоката из Ковно Петерса Шломберга. Тот проявил интерес к судьбе Риммера-младшего, предложил переехать в Ковно и дал в долг крупную сумму денег. Кроме того, парню помогли снять квартиру подешевле. Там, в Ковно, он познакомил Яна с неким Косманом, руководителем «Дойче Нахрихтен». Тот устроил парня на работу в «Культурфербунд», где ему поручили делать переводы и составлять обзоры русской прессы.
Дальше, по рассказу Риммера, жизнь его пошла кувырком. А началось с того, что адвокат Шломберг год назад предложил сыну старого друга вложиться в солидную экспортно-импортную фирму, получить хорошую прибыль и открыть свое дело. Но, поскольку денег у Яна не было, адвокат предложил выгодно продать родительский дом в Кенигсберге. Деньги от продажи дома были выручены действительно немалые, но сумма все равно была недостаточной. Когда Косман узнал об этом, он решил помочь Риммеру и дал в долг недостающую сумму. Все деньги были переданы фирме на закупку товара заграницей. А пока суть да дело, Риммеру предложили съездить в СССР в составе молодежной спортивной команды. Услышав это, Климов встрепенулся:
— Ты что, спортсмен?
— В шахматы хорошо играю, — тихо, но с достоинством ответил парень. — Меня за третью доску посадили, три выиграл, три проиграл, остальные вничью свел.
Оказывается, делегация гостила в Ленинграде и Москве. Играли в шахматы, ходили в музеи, театры, встречались с молодежью. Однако по возвращении домой Риммер узнал сногсшибательную новость: фирма странным образом обанкротилась, и деньги пропали. И еще одну новость узнал шахматист: адвокат Шломберг уехал то ли в Америку, то ли еще дальше. Косман, конечно, посочувствовал, но через несколько дней попросил вернуть деньги. Свиридов обратил внимание, что, рассказывая об этом, парень даже в лице изменился. И то сказать, такие деньги и псу под хвост… в смысле адвокату. Капитан поймал себя на мысли, что даже сочувствует парню, и тут же жестко оборвал свои эмоции. «На той стороне тоже не дураки работают, слепили этому бывшему студенту легенду на случай провала. Глядишь, и разжалобит нас, недоумков, — подумал он. — Надо предупредить Климова, чтобы весь его рассказ именами и фамилиями
