жилищные условия у тебя не ахти…
— Ты это серьезно или так… для разговорцу? — в глазах капитана читалось удивление вперемешку с любопытством.
— Ну, ты же меня знаешь?
— Знал, — неожиданно резко ответил хозяин и потянулся за бутылкой. — Люди, Коля, имеют обыкновение меняться в соответствии с меняющимся временем и обстоятельствами. Но вот к тебе пригляделся, — кажись, тем же нормальным мужиком остался. Твое здоровье!
Закусив шпротиной, Свиридов продолжил:
— Ты знаешь, предложили в прошлом году квартиру. То да се, узнаю, что жил там один очень видный военный. Его, как врага народа, судили и сразу расстреляли, а родственников, как членов семьи изменника Родины, выслали. Вот жилплощадь-то и освободилась. И ты знаешь, что-то мне не по себе стало. В общем, отказался я в пользу одного многодетного сотрудника.
— Какие-то вы, товарищ Свиридов, слова странные употребляете… Вам, да и мне, грешному, подобные слова уже несколько лет назад забыть велено. Чекисты — это чернорабочие партии. И такие слова, как говорила моя бабушка, не к нам сказаны, — Прохоров вдруг обратил внимание, как вытянулось лицо друга. — Ну, да я тоже недалеко от тебя ушел. Ты думаешь, чего я уволился? Больной, что ли? Я же мог подлечиться или просто скрыть болячки. Не поверишь: подумал, может, отсижусь, пережду все это… А вот дудки! Сколько еще это будет продолжаться, никто не ведает. А я не могу без этой работы, я же сыщик, разведчик. Тянет, спасу нет. Так что откровенность за откровенность, извини меня, а то ты вроде как насторожился. Налей лучше.
Свиридов, наполнив рюмки и подложив на тарелку Николая закуски, задумчиво покачал головой:
— Вот тебе и раз… не думал, что у тебя это так серьезно.
— Уверен, не у меня одного. Не верю, что у тебя сердце кровью не заходит: что же это мы, люди, делаем-то друг с другом? — глаза Прохорова подозрительно повлажнели.
— Ты же грамотный, Коля: паны дерутся, а у холопов чубы трещат.
— А вы… извини, мы-то где в этой драке?
— Мы-то? — капитан тяжело вздохнул. — В говне мы, по самые уши.
— И что же, ни у кого нет желания из него выбраться?
— Ишь, как круто забираете, товарищ Прохоров. Ты, что ли, один такой шустрый? Вот давай выпьем, и расскажу я тебе одну историю.
Занюхав водку черным хлебом, Свиридов откинулся на спинку стула и рассказал другу о том, как весной тридцать седьмого года на союзном совещании начальников управлений НКВД краев и областей начальник управления по Омской области, старый чекист, работавший еще с Дзержинским, выступил прилюдно против всяких разнарядок на врагов народа. И о том, как арестовали того чекиста через три месяца и расстреляли через две недели после ареста, тоже рассказал.
— И никто его не поддержал? — задал риторический вопрос Николай.
— Ты, брат, недолго поработал при Ежове и даже не представляешь всего того, что сейчас творится.
Прохоров хотел сказать, что ему достаточно газетной информации, но вместо этого только обреченно махнул рукой. Тоскливый у них случился разговор, но другим он и не мог быть. То, что происходило в стране, так или иначе обсуждалось везде, на всех уровнях общества. Но обсуждалось либо тихо, вполголоса, либо с использованием двусмысленных намеков и разнообразных фигур умолчания. Но по большей части каждый размышлял об этом в одиночку, не доверяя свои соображения посторонним ушам. Кто его знает, как могут быть использованы неосторожно озвученные мысли… Обществом правил инстинкт самосохранения.
А Федор Ильич тем временем рассказывал еще одну леденящую душу историю, как раз на эту тему. Про то, как два высокопоставленных чекиста в здравом уме и доброй памяти на совещании с руководящим составом НКВД, где Ежов объявил бывшего наркома внутренних дел Ягоду и его ближайших помощников шпионами империалистических разведок, поочередно выходили на трибуну и вываливали друг на друга обвинения — одно смехотворнее другого, и оттого еще более страшные для окружающих.
— Жить-то, Коля, любому хочется, хоть дворнику, хоть комиссару госбезопасности, — невесело подытожил Свиридов.
— Вот потому-то над нами эти риммеровские учителя и смеются, — давясь словами, пробормотал Николай. — Правы они на все сто, что тут скажешь.
— Вот им хрен, — Свиридов для убедительности показал, какого размера. — Мы-то еще остались. И этого литовского засланца мы с тобой используем на полную катушку, понял?
— Товарищ капитан, разрешите последний вопрос? — Прохоров поднял руку, как первоклассник. — Вы мне когда-то рассказывали о соратнике Ленина рабочем Малиновском. Ведь как замаскировался, мерзавец, даже сам Ильич не разглядел в нем агента охранки. Так, может, и Ягода…
За окном явственно начинало светать. Хозяин решительно рубанул рукой по воздуху:
— На этом торжественная часть вечера, посвященная чудесному появлению отшельника отца Николая, закончена. Вопросы прошу направлять в письменном виде, с приложением справки о состоянии здоровья. А сейчас по последней… и на танцы под духовой оркестр.
Глава девятнадцатая
День обещал быть жарким. Солнце в этот ранний час еще только пробовало на ощупь дома, деревья, автомобили, спешащих на работу москвичей. Но уже по этим робким, пока нежным прикосновениям все живое и неживое ощущало нарождающуюся летнюю мощь небесного светила. Вот и мужчины, подъехавшие в легковушке к центральному почтамту, оценив боевой задор майского солнышка, благоразумно остановились на теневой стороне улицы среди немногих таких же автомашин, скромно прижавшихся к обочине. Сидящий на переднем сиденье пожилой мужчина с кошелкой в руках обернулся к двум другим, помоложе:
— Значит, еще раз повторяю: сидеть тихо и ждать, когда выйду за тем, кто возьмет телеграмму. Условный знак — застегну пальто на верхнюю пуговицу, — старший или не сориентировался с утра в температуре окружающей среды, или, с учетом многих прожитых лет, в любую погоду старался одеться теплее. — Кучей тут не сидите, кто-нибудь пусть все время гуляет поблизости. Как увидите нас, один выходит и идет по другой стороне за нами. Не спешите, убедитесь, что не в вашу сторону идем. Ясно?
Услышав разнобойное «так точно, товарищ сержант», старший, удовлетворенно кивнув, взялся за ручку двери.
— Петрович, а может, я сегодня к почтамтским девкам чай пойду пить? — поинтересовался парень с заднего сиденья. — Не сомневайся, справлюсь в лучшем виде, — остальные, как по команде, весело фыркнули.
Петрович, однако, отреагировал по-деловому:
— Отставить разговоры. Во-первых, вам нельзя светиться, а во-вторых, начнете там тары-бары, и к бабке не ходи — про дело забудете. Знаю, сам такой был.
— А теперя, значитца, укатали Сивку крутые горки? — не отставал молодой.
Старший неторопливо открыл дверь, вышел, аккуратно без стука закрыл ее и наклонился к окну:
— Не боись, Лексей, старый конь борозды не испортит.
Подмигнув молодежи, Петрович с кошелкой, не торопясь, двинулся к служебному входу в почтамт.
— Силен, старый хрен, — почтительно произнес тот, кого Петрович назвал Лексеем. — Между прочим, еще при Дзержинском работал, Москву знает, как свою коммуналку. Ну что, Петро, твоя очередь гулять, — обратился он к соседу, видно оставшись в отсутствие Петровича в машине за старшего.
Что касается чая с девушками, то тут Алексей был прав. Каждое утро Петрович приносил что-нибудь вкусненькое, и ради этого девушки специально приходили на работу чуть пораньше. Вот и сегодня он
