он к Климову.
Тот и ухом не повел.
— В зале я вас сниму попозже, а сейчас, будьте добры, повернитесь чуть-чуть. Буквально два-три кадра, и вы свободны, — успокаивающе произнес лейтенант, и снова прицелился ФЭДом.
— Ну, тогда извините, я вынужден уйти, — с сожалением выдохнул посетитель.
Климов строго наморщил лоб:
— То есть как уйти? Я через час редактору должен снимки на стол положить, а вы, понимаешь, капризничаете.
Никита Кузьмич понимал, что по многим причинам абверовцу абсолютно не нужна реклама в завтрашнем номере центральной газеты. И он не ошибся. Именно в этот момент подполковник решил, что первая часть его задачи по проверке агента кенигсбергской школы выполнена, вернее, почти выполнена. Мужчина, находящийся в зале, был им идентифицирован как Риммер. Искра узнавания, промелькнувшая в глазах Глебова-Риммера при взгляде на немца, тоже свидетельствовала в его пользу. Конечно, гость хотел лично задать Риммеру несколько каверзных вопросов, но дурацкая случайность нарушила лихо закрученный план обмана чекистов. Ничего, у вице-консула Хайнцтрудера есть еще один и очень серьезный план дополнительной проверки агента, который он сможет осуществить в ближайшие дни. А сейчас надо уходить, пока этот придурок-корреспондент не успел запечатлеть его, Рихтера, физиономию для миллионов советских людей. И по дороге провести еще одно уточнение: если парень попал в руки чекистов, то сейчас подаст им сигнал и посетителя возьмут под наблюдение. А вице-консул заверил, что отход подполковника из выставочного зала будет проконтролирован его людьми для выявления возможного хвоста.
…Скорчив сердитую гримасу, Австриец, положил букет на стол и, резко повернувшись, под удивленными взглядами присутствующих вышел на улицу. Климов недовольно посмотрел на даму- администратора:
— Что за странный народ пошел? Срывают мне, понимаешь, редакционное задание. Ладно, подождем следующего посетителя.
Глава шестнадцатая
День уходил, за окном становилось все темнее и темнее. Генерал Кламрот еще раз перечитал рапорт майора Хайнцтрудера и, положив бумагу на стол, задумался. Именно в это время суток, когда постепенно рассасывалась суета рабочего дня, можно было не торопясь подвести его итоги. А итоги дня прошедшего настораживали. Будучи искушенным в разведке специалистом, генерал недоверчиво относился к такого рода «сюрпризам», вроде неожиданно объявившегося пятитысячного посетителя на выставке «20 лет РККА». С немецкой педантичностью снова разложил он по полочкам ситуацию, в которой сорвалась планируемая ими очень важная встреча с агентом. И опять одна из этих полочек осталась пустой. Он не мог понять, как и почему, если даже допустить, что Литовец работал под диктовку русских, те вычислили австрийского коммерсанта. Ведь Литовец не знал, кто должен был прийти на явку. Если в последний момент он все-таки узнал контролера и подал знак, то по всем правилам контрразведки чекисты должны были взять связника под наблюдение, а они этого не сделали.
Получается, если инцидент с контролером из Кенигсберга не был случайностью, значит, русская контрразведка знала все с самого начала и на всякий случай решила просто обезопасить Литовца от нежелательного контакта. От этакого поворота мысли генералу внезапно стало жарко, и он инстинктивно ослабил узел галстука, расстегнул рубашку и начал массировать грудь в области сердца. В последнее время он все чаще стал вспоминать, что оно у него есть. Все-таки возраст, да и бесконечная нервотрепка на работе. Это ему принадлежала шутка, что в работе против русских контрразведчиков надо доплачивать за особо вредные условия на производстве.
От кого же русские могли узнать, что австрийский коммерсант Гюнтер Бюхер и есть связник? Себя в качестве источника информации для чекистов он, естественно, исключал. Оставались еще трое организаторов оперативной комбинации, придуманной Хайнцтрудером. Для ее практической реализации был подключен человек в Москве — тщательно законспирированный агент Проводник. Именно он организовал уход Рихтера от контроля чекистов, проверял чистоту ухода на явку и отхода из выставочного зала. Он ничего не знал о сути проводимых мероприятий, но если работал на НКВД, то там могли сообразить, что к чему. Однако мысль о его сотрудничестве с контрразведкой русских Кламрот отметал с ходу. На этом агенте было столько большевистской крови, что представить его работу на чекистов можно было только в страшном сне. Стало быть, оставались только Хайнцтрудер и посланец Берлина. Полный абсурд… Но если их тоже исключить из числа подозреваемых, то придется согласиться с тем, что встреча на выставке сорвалась из-за нелепой случайности. Значит…
Размышления генерала прервал зазвонивший телефон: секретарь доложил о приходе вице-консула. Кламрот велел помощнику зайти, попросил секретаря приготовить кофе и, быстро застегнув пуговицы, встряхнулся. Им с Хайнцтрудером необходимо было обсудить еще один весьма непростой вопрос.
Кламрот не стал возобновлять разговор о конфузе на выставке — завтра днем у них будет подробный разбор этой ситуации, а, кроме того, люди вице-консула с утра уточнят, на самом ли деле сегодня на выставке австрийскому коммерсанту выпала честь оказаться пятитысячным посетителем. Поначалу в беседе генерал ограничился некоторыми наблюдениями бытового характера на темы посольской жизни, но едва секретарь вкатил в кабинет тележку с кофе и разнокалиберными бутылками, разлил кофе по чашкам и вышел, как тут же приступил к серьезному разговору.
— Берите кофе, — жестом предложил он майору и сразу же продолжил: — Кстати, Ганс, вам доводилось пробовать рижский бальзам?
Хайнцтрудер развел руками.
— У вас есть шанс исправить это упущение в вашем жизненном опыте, — генерал взял одну из бутылок, плеснул несколько капель себе в чашку и поставил бутылку на место.
— Не понял вас, господин генерал?
— Пейте кофе, остынет. Поясняю, — он с видимым удовольствием прихлебнул горячий напиток, сдобренный его любимым бальзамом. — Берлин на удивление быстро дал согласие на выезд Пильгера в Германию. Видимо, там в нем заинтересованы. Я не исключаю, что это каким-то образом связано с теми переговорами, которые ведет наш генеральный штаб с лидерами русских эмигрантов. «Национально- трудовой союз», — кажется, так они себя именуют. Им надо помочь найти свое место в случае наших серьезных разногласий с большевиками. Но это мои домыслы, а Берлин ставит нам конкретную задачу: вывезти вашу парочку пароходом из Ленинграда в Ригу. Там с ними, без сомнения, плотно поработают коллеги из контрразведки, а дальше видно будет. Так вот, операция по их переброске поручена вам майор. Поздравляю. Кстати, Рига, говорят, славится очень эффектными женщинами. Вот с ними и попробуете рижский бальзам. Заодно и мне бутылочку прихватите.
С утра настроение Анюты снова не задалось. Ей не хотелось ни пить, ни есть, ни идти на море… не хотелось ничего. Она даже не раздернула занавески на окне, не стала прибирать постель. Через силу приготовив завтрак на кухне небольшой однокомнатной квартиры, в которой они провели ночь, она уселась напротив Седого с таким видом, что тот не выдержал:
— Извините, Анюта, но меня тревожит ваше состояние. Вы ничего не кушаете, у вас совершенно измученный вид. Так нельзя, — он сердито посмотрел на спутницу.
Девушка ничего не ответила, но глаза ее стали быстро наполняться слезами. Она всхлипнула, и слезы буквально ручейками заструились по щекам. Седой вскочил, достал платок и, вытирая слезы, стал успокаивать:
— Ну что ты, девочка моя, успокойся. Мне тоже плохо, я начинаю чувствовать себя виноватым, — он аккуратно промокнул последний ручеек и, обняв ее за плечи, прижал к себе. — Ну что тебя опять мучает?
Искренняя, участливая реакция мужчины на ее слезы и особенно это нежное обращение с ней на «ты»… как к ребенку, тронули сердце Анюты до самых-самых глубин. Протолкнув куда-то вниз комок,
